ГАЗЕТА "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО"

АНТОЛОГИЯ ЖИВОГО СЛОВА

Информпространство

Ежемесячная газета "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО"

Copyright © 2008

 

Виктор Кузнецов




Прощальная улыбка любви

Список поэтов, ушедших из жизни в 37 лет, впечатляющ. «Под эту цифру Пушкин подгадал себе дуэль, и Маяковский лег виском на дуло…» Да и сам автор этих строк, Владимир Высоцкий, именно в этом возрасте почувствовал себя «... на краю».

А до этого были Байрон, Рембо, Роберт Бернс… И большой русский поэт Иван Саввич Никитин (1824-1861).

Иван Никитин

Сын мелкого торговца Иван Никитин всячески скрывал поначалу, что пишет стихи: боялся ядовитых насмешек убогой среды, из которой вышел. В 1849 году начинающий стихотворец не решился даже публиковаться в «Воронежских губернских ведомостях» под собственным именем — как того хотела редакция.

Первые произведения Никитина критики встретили в штыки. Чернышевский разглядел там лишь подражание Тютчеву, а Добролюбов отрицал в них настоящую поэзию.

Если бы подобные отзывы сломили воронежского поэта, мы с вами так и не ощущали бы дрожь от ясного утра, когда «…тишине и солнцу радо, по равнине вод лебедей ручное стадо медленно плывет». И не разглядели бы луг, зеленеющий «…как бархат». А многие поколения детей не заучивали бы наизусть ставшие хрестоматийными строки:

 

Звезды меркнут и гаснут. В огне облака.
Белый пар по лугам расстилается.
По зеркальной воде, по кудрям лозняка
От зари алый свет разливается.

Именно эти строфы пронзили Ивана Бунина, когда он, еще не умея читать, услышал их и запомнил на всю жизнь…

Никитин быстро стал необычайно популярен. Он был нарасхват в «Современнике», «Отечественных записках», «Библиотеке для чтения»… Чередой выходят сборники поэм и стихотворений. О его книжном магазине с библиотекой-читальней говорит весь Воронеж. А семинарский учитель словесности с восторгом сообщает чуть ли не каждому встречному, что благодаря питомцу вошел в историю русской литературы. Горячей почитательницей поэта была и княгиня Елизавета Долгорукова, жена воронежского губернатора. А сам губернатор за первый же сборник стихотворений вручил Никитину поистине царские подарки — от членов императорской семьи.

А вот личное счастье постучалось к нему лишь за два года до смерти. Пришла любовь — глубокая, ответная, но, увы, так и не увенчавшаяся теплым семейным кругом и детьми…

Никитин вдохновил не одного поэта — и своего, и будущего веков. А кто же вдохновлял его стихи о любви?

Сердце Ивана Саввича в разное время глубоко волновали три женщины.

Наталия Вячеславовна Плотникова (по мужу Домбровская), местная помещица. Грусть и неудовлетворенность ролью «третьего лишнего» ясно читаются в строках Никитина, записанных им в альбом Домбровской:

 

Поник я в тоске головою,
Под песни душа замерла...
Затем, что под кровлей чужою
Минутное счастье нашла...

Женщина, давшая «минутное счастье» душе поэта, брала уроки французского у Матильды Жюно. Молодая швейцарка тоже обратила на себя внимание Никитина. Или, может быть, он хотел согреть ее в чужой северной стране своими стихами: «Поверь: на Руси не одною душою ты крепко любима была»…

Но скоро он отречется от пылких признаний и нежных слов, адресованных этим женщинам. Появится третья — Наталия Антоновна Матвеева, уездная барышня, дочь отставного генерала, героя Крымской кампании. Их поместье по соседству с Домбровскими… Никитин же в Воронеже — в своей знаменитой книжной лавке. Письма — единственная возможность общаться в разлуке…

«…Ветер, снег; в магазине холодно; мне нездоровится; расположение духа наисквернейшее, просто — безвыходная тоска; но вдруг я получаю Вашу записку… Вы не можете себе представить, какое наслаждение принесли мне написанные Вами строчки!.. Мое воображение тотчас перенесло меня в Ваши края; я вспомнил и темный сад, и светлый пруд, и покрытые золотистой рожью поля». Ноябрь, 1860-й.

А через неделю:

 

Я не мог от тебя своих глаз отвести,
Одна мысль, что нам надо расстаться,
Поглощала меня. Повторял я: «Прости!» —
И не мог от тебя оторваться.

Никитин сообщает, что намерен летом посетить имение Домбровских. Разумеется, цель одна — увидеть Наталию Матвееву. Но: «Зачем же ехать к соседям, от которых до нас 20 верст? Приезжайте прямо к нам».

«Ах, как это было бы хорошо! – Никитин в восторге. – До какой усталости мы набегались бы в саду!.. А потом — музыка, пение… Окна раззолочены вечернею зарею; Вы разливаете чай… Рай, а не жизнь!» И тут же спохватывается: такой визит предполагает короткое знакомство с родителями девушки, но — увы… Придется все-таки остановиться у Домбровских: «…Я был у них не один раз, и покойник Вячеслав Иванович (отец хозяйки поместья – В. К.) бывал в моем доме тоже не один раз... Я с их домом старый, близкий знакомый, чего никак не смею сказать о Вашем доме».

Его приезд они обсуждают долго — в нескольких письмах. И он, в конце концов, сдается: «Я буду там, где вы прикажете мне быть». Но и робость Никитина, и решимость Наталии оказываются тщетными: вмешивается рок…

В начале мая Иван Саввич несколько дней гостил у купца-мецената Антона Родионовича Михайлова, который был поклонником «изящной словесности» и щедро помогал воронежским литераторам. Никитин же на его даче жестоко простудился, с новой силой вспыхнула чахотка. Он слег и больше уже не поднялся. 7 июля написал любимой: просил прощения за все – за все. Молился за ее здоровье и благополучие. Письмо оказалось последним.

Впереди были еще два мучительных месяца. Право на издание сочинений Никитин завещал другу, душеприказчику и будущему своему биографу Михаилу Де-Пуле. В завещании просил все вырученные деньги полностью потратить на благотворительные цели…

Умер Никитин ранней осенью 1861 года. И, кто знает, не шептал ли он, уходя, пушкинские строки: «На мой закат печальный блеснет любовь улыбкою прощальной»?..

Через полвека, в 1911 году, в самом центре Воронежа — в Кольцовском сквере — появится памятник Ивану Саввичу Никитину. А на деревянном доме, где жил и умер поэт, будет установлена мемориальная доска… Бурные потрясения следующих лет пощадят скромную постройку, но в 1955 году ее, окончательно обветшавшую, придется снести. Теперь на этом месте кирпичный дом, и планировка его повторяет облик прежнего строения. В нем находится Никитинский литературный музей.

 

Из «портфеля» журнала «Кольцо А»


Издательство «Время» представляет




Илья Рубинштейн.
«Мы жили в семьдесят девятом…»

В книге Ильи Рубинштейна «шансонье всея Руси» Владимир Высоцкий впервые в истории нашей литературы предстает перед читателем как художественный персонаж. И ход этот, на первый взгляд, довольно смелый, можно сказать — рискованный. Особенно если учесть, что сам Илья Рубинштейн на три десятка лет моложе и своего персонажа, и его поколения. Однако это обстоятельство, как ни странно, книге состояться не помешало. Более того — свобода автора от документально-биографической заданности и уход от сложившихся за четверть века стереотипов восприятия барда позволили из сегодняшнего дня по-новому взглянуть на «эпоху Высоцкого». Взглянуть глазами тех, для кого в семидесятые один из самых блестящих поэтов двадцатого века был, прежде всего, не поэтом, а «отцом полка». Полка пацанов из поколения фальстарта. Поколения, жизнь которого в юности программировалась одной эпохой, а потом была раздавлена другой. И если в той, первой эпохе мысль о том, что где-то совсем рядом с тобой живет и поет Легенда с гитарой, хоть иногда давала иллюзию «глотка свободы», то эпоха нынешняя обернулась для большинства сегодняшних сорокалетних тотальным «безлегендьем» вкупе с безысходной убежденностью в своей временно-пространственной неуместности. И именно поэтому из всех новелл и повестей этой книги просто выламывается антипозывной поколения фальстарта: «Нет, ребята — все не так… Все не так, ребята… И тогда и сегодня».

 

 

 

Сюзанна Серова
В зеркале сцены
(«Время», 2008)

Люди искусства и науки знают: самое интересное и важное происходит на стыках, на границах, на пересечениях. Судьба подарила Сюзанне Серовой столько перекрестков и разветвлений, что это не могло не сформировать ее многогранной и яркой личностью. Она дочь Павла Барто, замечательного ученого и поэта, оказавшего влияние на творчество своей первой жены Агнии Барто и жизненный выбор Сюзанны… Восемнадцатилетней она вошла в дом Серовых — потомков великого русского художника. Получила актерское образование в Школе-студии при МХАТ, играла в «Современнике» и в театре на Малой Бронной… В тридцать три года начала писать стихи. Спустя несколько лет стала режиссером на Центральном телевидении. Затем новый перекресток — и звание профессора в Российской академии театрального искусства… Постоянное открытие себя заново. «Вы умеете. Вы знаете. Вы правы…» (Лев Озеров).