Ежемесячная газета "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО" Copyright © 2007

Владимир Радзишевский

Голубое сияние над Москвой

Прогулки по Новодевичьему кладбищу

Надгробие Н.С. Аллилуевой-Сталиной. Скульптор Иван Шадр

Самая древняя московская гробница находится в Успенском соборе Кремля. В ней похоронен старший брат Ивана Калиты — Юрий, убитый в 1325 году. Рядом — могилы митрополитов и патриархов. Сам Иван Калита погребен через 16 лет после брата в соседнем, Архангельском соборе. Здесь же нашли последний приют Дмитрий Донской и Иван III, первый русский царь Иван Грозный и его сыновья – убитый отцом Иван, унаследовавший трон Федор и погибший в Угличе малолетний Дмитрий. Тут избранный на царство и свергнутый через четыре года Василий Шуйский и первые цари из продержавшейся триста лет династии Романовых — Михаил Федорович, Алексей Михайлович (отец Петра Первого) и Федор Алексеевич. Начиная с Петра, основателя новой столицы, хозяев империи, за исключением Петра Второго, умершего в Москве, хоронили уже в Петербурге.

Самое большое из московских кладбищ — Ваганьковское. Оно занимает 49 гектаров. В его ограде поместилось свыше полумиллиона человек. Среди них – автор знаменитого Словаря Владимир Даль, основатель Музея изящных искусств Иван Цветаев, живописец Василий Суриков, лидер архитектурного модерна Федор Шехтель, Сергей Есенин, Владимир Высоцкий, Андрей Миронов, Лев Яшин, Булат Окуджава…

Самое престижное кладбище, во всяком случае, до недавнего времени — на Красной площади, у кремлевской стены. Помимо первых лиц партии и государства, сюда водворяли тех, кто олицетворял режим, тяжеловесов-военачальников, особо чтимых выдвиженцев и любимцев власти. На одинаковых табличках – имена Горького, Чкалова, Вышинского, Курчатова, Жукова… Их выдергивали поодиночке. Ни с родителями, ни с женами, ни с детьми им уже не светило соединиться. В мавзолее рядом с Лениным был положен Сталин, а не Крупская. Для урны с ее прахом нашлось место лишь поодаль, в общей стене, на равных с Инессой Арманд. Узнав, что после кремации пепел Горького замуруют в кремлевскую стену, Екатерина Павловна Пешкова по телефону попросила у Сталина горсть праха, чтобы зарыть его в могилу сына Максима. В ответ Сталин просто бросил трубку.

Новодевичье кладбище уступает в древности усыпальницам Успенского и Архангельского соборов, в размерах Ваганькову и в номенклатурности некрополю на Красной площади. Кладбище за южной стеной Новодевичьего монастыря возникло только в самом конце XIX века, в один год с Художественным театром, не превышает семи гектаров и служит последним прибежищем не для полумиллиона, а меньше чем для тридцати тысяч человек. Но если Сталина никем не перешибешь, то против Надежды Крупской может выставить Надежду Аллилуеву и Раису Горбачеву, против Горького — Гоголя, Чехова и Булгакова, против глумливого обвинителя на процессах 30-х годов Вышинского — председательствовавшего на тех же процессах Ульриха, против Жданова или Ворошилова — Молотова и Кагановича, не говоря уже о Хрущеве и Ельцине. А соперничает по числу посетителей с Кремлем и Третьяковкой.

Был в брежневские времена анекдот о торговом воротиле, который, достигнув вершин земного благополучия, задумался, наконец, о солидной посмертности. И вот он поутру набирает номер такого же дельца, но по части ритуальных привилегий и просит за любые деньги застолбить для себя место на Новодевичьем кладбище. К вечеру тот звонит в ответ и обнадеживает:

– Место есть. Но ложиться надо завтра.

А это уже не анекдот. Знакомый журналист вернулся с годичного собрания в академическом институте и не может удержаться от веселого злорадства. Директор, перечисляя успехи, с гордостью сообщил:

– За истекающий год нам удалось выбить целых два захоронения на Новодевичьем кладбище. Это столько же, сколько за пять предыдущих лет, вместе взятых.

Директору было чем гордиться. Вот и всесильный секретарь Московской писательской организации, в прошлом генерал-лейтенант ГБ Виктор Ильин внушал безутешным родственникам очередного покойника:

– Мне легче устроить вам однокомнатную квартиру в Москве, чем ему место на Новодевичке…

Попадали сюда по-разному.

Останки поэта Дмитрия Веневитинова перевезли из сносимого Симонова монастыря, сняв с пальца перстень, найденный при раскопках Геркуланума у подножия Везувия и подаренный безответно влюбленному юноше красавицей Зинаидой Волконской. Предприимчивые эксгуматоры решили, что знаменитому перстню место не в могиле, а в витрине Литературного музея. И еще хорошо, что не забрали себе на долгую память. Гоголя откопали в Даниловом монастыре при свидетелях, которые тоже не остались равнодушными к бренному праху. Прозаик Владимир Лидин прихватил у покойника полу сюртука и переплел в нее прижизненное издание «Мертвых душ», а переводчик и критик Валентин Стенич выломал ребро, чтобы приспособить под нож для бумаг. В Москве заговорили, что у Гоголя не оказалось черепа. Булгаков даже ввел сходный мотив в сюжет «Мастера и Маргариты». На самом деле череп был на месте. Через 80 лет после смерти Гоголя у его разрытой могилы одетая в траур сотрудница Исторического музея Мария Юрьевна Барановская взяла в ладони этот матовый череп с длинными редкими волосами, и один могильщик подмигнул другому:

– Смотри, как вдова убивается.

Но, если можно было стащить ребро, почему не стащить заодно и череп?

Маяковский тоже попал на Новодевичье кладбище не сразу. Его похороны закончились в крематории Донского монастыря. Люди шли за гробом не только по улице Воровского, но и по параллельным улицам и переулкам. У монастырских ворот, чтобы сдержать толпу, милиции пришлось стрелять в воздух. Привязчивый оппонент Маяковского Вячеслав Полонский с торжеством призвал в свидетели спутников:

– Он и тут без хулиганства не может!

Урна с прахом Маяковского так и стояла годами на столе в запертой комнате крематория. Поднявшись на цыпочки, можно было через стекло в двери заглянуть в эту комнату. Затем для урны возвели гранитный постамент в нише под аркой.

После сталинской резолюции, объявившей Маяковского лучшим поэтом советской эпохи, возбужденные почитатели написали наверх, предлагая замуровать его прах не куда-нибудь, а в кремлевскую стену. Им доходчиво объяснили, что на Красной площади самоубийц не хоронят. Тогда Всеволод Мейерхольд задумал на куполе своего строящегося театра поставить памятник Маяковскому, а в стену фойе поместить урну. Но вскоре сам Мейерхольд сгинул, а его недостроенный театр был превращен в Концертный зал имени Чайковского.

И лишь через сакральные 22 года после смерти похоронили Маяковского на Новодевичьем кладбище. И он оказался, как в жизни, среди друзей и недругов, почитателей и завистников и даже персонажей своей поэзии. Здесь уже был Андрей Белый, чьи стихи восхитили и заразили сочинительством Маяковского-подростка. Был и Валерий Брюсов, нашедший несколько добрых слов о стихах молодого поэта, хотя тот постоянно задирал мэтра. Был Демьян Бедный, Маяковского не жаловавший и не жалуемый ответно. Когда Демьян, позвонив в милицию, запросто вытащил из тигулевки (??) одного буйного во хмелю поэта, кто-то восхищенно присвистнул:

– Да, Демьян – человек способный…

А Маяковский немедленно добавил:

– …и, кажется, на всё.

Прошло время, и Маяковский дождался Молотова, которому, как и Сталину, он за два с половиной месяца до самоубийства посылал билеты на свою выставку «20 лет работы», но ни тот, ни другой и не подумали прийти. А всего неделю назад на вечере памяти Ленина в Большом театре слушали, как Маяковский читал последнюю часть поэмы о вожде, и дружно аплодировали. Вот Маяковский и подумал, что ему наверняка улыбается титул государственного поэта. Но, оказалось, ничего подобного. Во всяком случае, при жизни.

А неподалеку от Маяковского нашла последний приют скульптор Мария Александровна Денисова, по мужу Щаденко, — одесская Мария из «Облака в штанах», решительно отвергнувшая влюбленного поэта:

Вошла ты,

резкая, как «нате!»,

муча перчатки замш,

сказала:

«Знаете —

я выхожу замуж».

Мужа она себе выбрала с перспективой. Был он членом ЦК, а в войну даже заместителем министра обороны. Но жили они так, что похоронены по отдельности. Собственная скульптурная композиция «Материнство» стала ее надгробием.

Еще при Сталине Новодевичье кладбище стало привилегированным и закрытым, на языке того времени — правительственным. Беспрепятственно попадали сюда только министры, народные артисты и генералы — в погонах и без. Например, Константин Федин или Николай Тихонов, Алексей Толстой или Илья Эренбург. Но чтобы похоронить Василия Шукшина, понадобилось согласие самого Брежнева.

А особый статус Новодевичье кладбище приобрело после того, как Сталин выбрал здесь место для своей жены.

Прозаик Юрий Щеглов попал в послевоенную Москву подростком. В гости приходил на Большую Пироговку, ведущую к Новодевичьему монастырю. Однажды, солнечным осенним утром, его поразила непривычная тишина. Выглянув в окно, он не увидел на улице ни одной машины. Среди дня в сторону кладбища по пустынной мостовой на платформах провезли два прожектора. Под вечер туда же пронеслась стая лакированных черных автомобилей. И вдруг в вечерних сумерках над кладбищем вспыхнуло яркое голубое сияние. Это длилось часа полтора. Затем свет погас, длинные темные автомобили просвистели обратно. Улица постепенно наполнилась привычным густым шумом.

На следующий день Юра поспешил на кладбище. По дорожкам, посыпанным свежим песочком, вышел к стеле из белого мрамора, увенчанной головой загадочной молодой женщины. На мраморе выбита строгая надпись: «Аллилуева-Сталина Надежда Сергеевна (1901 – 1932), член ВКП(б). От И.В. Сталина». Стела вырастала из небольшого каменного бассейна, наполненного водой. На дне лежала черная роза, отлитая из чугуна. Еще одна роза, живая, нежного палевого цвета, оставленная накануне безутешным кремлевским вдовцом, покачивалась на воде.

До 1971 года, когда на Новодевичьем кладбище был похоронен опальный Хрущев, посетители, впервые оказавшиеся здесь, чаще всего спрашивали:

– А где здесь жена Сталина?

После Хрущева почему-то перешли на жену Косыгина. Затем стали разыскивать Раису Горбачеву и Александра Лебедя.

Могилы Бориса Ельцина и Мстислава Ростроповича на центральной аллее