ГАЗЕТА "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО"

АНТОЛОГИЯ ЖИВОГО СЛОВА

Информпространство

 


Ежемесячная газета "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО"

Copyright © 2007

 


Леонид Гомберг

Его называли Свет

28 ноября этого года писателю и правозащитнику Феликсу Светову исполнилось бы 80 лет

Женщины называли его Светик, а мужчины — просто Свет. От него, и в самом деле, исходило благостное спокойствие, обаяние ума и веры. Даже когда он спорил, нервничал, настаивал на своем, — а такое случалось нередко, — атмосфера вокруг никогда не перегревалась. Улыбка редко сходила с его лица, правда, выражала она всегда разное: интерес, приязнь, сомнение, недоверие…

Феликс Светов громко заявил о себе еще в период хрущевской оттепели, заняв подобающее место среди властителей дум из «Нового мира». В начале семидесятых он пишет «Опыт биографии», где подводит некоторые предварительные итоги своей судьбы. Вообще Светов любил подводить итоги, делал это не раз, как правило, с удовольствием. По правде сказать, и жизнь его, и сама эпоха делали время от времени столь неожиданные кульбиты, что это требовало специальных размышлений и обобщений. В те годы по понятным причинам книга не могла быть опубликована в СССР. Но она быстро разошлась в самиздате, а спустя годы, уже в 1985-м, когда Светов будет сидеть в тюрьме, книгу издадут в Париже, и ее автор получит престижную литературную премию. А пока он становится не публикуемым, разумеется, не выездным, почти запрещенным.

В те же семидесятые годы вместе со своей женой Зоей Крахмальниковой писатель обращается к православию и пишет несколько религиозных романов «Отверзи ми двери», «Мытарь и фарисей», «Дети Иова». Все они будут опубликованы гораздо позже, уже во времена перестройки.

В 1980 году Светова исключают из Союза писателей СССР с формулировкой «за антисоветскую, антиобщественную, клеветническую деятельность».

Разумеется, ему полностью «перекрыли кислород»: ни одно его слово годами не появлялось в официальной печати. Вероятно, именно Светов стал последним политзаключенным в СССР: его арестовали в 1985 году, когда других зэков потихоньку начинали отпускать. После года мытарств в тюрьме, суда, бесконечного этапа через семь пересылок он оказался в ссылке. Но времена изменились, в 1987 году его освободили. Очередным подведением итогов стал роман «Тюрьма» — первая книга Светова, опубликованная на родине, — уже в 1992 году.

Мы познакомились в начале девяностых. В 1996 году в третьем выпуске литературного альманаха «Перекресток» мы опубликовали большой фрагмент его книги «Опыт биографии», в ту пору в России фактически не читанной. Нас «свел» поэт Юрий Левитанский, рядом с которым тогда сложился целый круг друзей-литераторов старшего поколения, многих из которых уже нет в живых — Юрий Давыдов, Юлий Крелин, Феликс Светов…

Было очень забавно наблюдать, как они в течение дня «по кругу» звонили друг другу и обсуждали текущие новости — так у них повелось еще со времен перестройки, когда ярких, судьбоносных новостей действительно было много. Когда Юрия Давыдовича не стало, Феликс Григорьевич очень поддержал меня словом и делом при работе над книгой «Война и Мир Юрия Левитанского».

Феликс Светов был одним из самых искренних, честных и порядочных людей. Он молился и писал правду до того, как это позволили «сверху», еще когда за это давали срок. И заплатил он полной ценой. Его книги по-настоящему пока не прочитаны, его место в российской культуре еще только предстоит определить всерьез…

Но это всего лишь вопрос времени.


Владимир Радзишевский

Распродажа легенд

О книге Эдуарда Володарского «Вольф Мессинг:
Видевший сквозь время» (СПб; «Амфора», 2007)

О Вольфе Мессинге рассказывали легенды. То он, предъявив чистый лист бумаги, получил в сберкассе сто тысяч рублей. То проник в Кремль, закрытый тогда для посетителей, и беспрепятственно вошел в кабинет Сталина. А в 1942 году на выступлении в Новосибирске предсказал, что война закончится в Берлине в мае 1945 года.
Увлеченный этими легендами, кинодраматург Эдуард Володарский взялся сочинить биографический роман и провести Мессинга от детских лет до смерти. С амбициями все в порядке, а вот с амуницией — швах.

Автор плохо представляет себе время, в которое жил его герой, пользуется первыми подвернувшимися словами. Бомбардировщики над Варшавой у него «пикируют вниз». Видимо, в отличие от тех, которые пикируют вверх или вбок. А мать Мессинга возмущается его отцом: «Об чем такой папаша только думает? Об хлопнуть рюмку водки и об дать кому-нибудь по морде…» Напрашивается продолжение: «…об иметь немножко удовольствия с моей супругой». Ведь тот пассаж попросту стырен у Бабеля.

Неловко за биографа, который живописует куски вареной курятины с помидорами и солеными огурцами… в шинке, где закуску не подавали вообще. Как и в кабаке, где пили, но не ели.

Смешно, когда мать Мессинга, утопая «в жидкой грязи выше щиколоток», носит на коромысле ведра с водой, чтобы полить яблони и вишни. То напоминает поливальную машину, которая в дождь утюжит мокрую мостовую.

В 1940 году Сталин поселил Мессинга в гостинице «Москва», и тот по утрам гулял по городу. «Долго стоял у памятника Юрию Долгорукому, у памятника Пушкину, Гоголю, у памятника Маяковскому». Но памятник Юрию Долгорукому будет открыт лишь через четырнадцать лет, а памятник Маяковскому — через восемнадцать.

Даже постановление ЦК 1946 года «О журналах «Звезда» и «Ленинград»» Володарским переименовано: вместо «Звезды» вставлен журнал «Нева», который начнет выходить только спустя девять лет.

В 1960 году Хрущев разговаривает с Семичастным, который выдан за председателя КГБ. Но председателем КГБ тогда был Шелепин, а Семичастный — вторым секретарем ЦК Компартии Азербайджана. И совсем непредставимо, будто советские газеты в заголовках могли называть Хрушева председателем Президиума ЦК КПСС — должности такой не было в помине.

Трудно поверить, что все это мог написать человек, живший в то время.