ГАЗЕТА "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО"

АНТОЛОГИЯ ЖИВОГО СЛОВА

Информпространство

Ежемесячная газета "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО"

Copyright © 2010

 


Игорь Харичев



Будущее

Во всякой традиционной авраамической религии есть дыхание вечности и почитание святынь. И ислам – здесь никак не исключение. Сила и жизнеспособность ислама в исторически последовательном преодолении двойных стандартов. Игорь ХАРИЧЕВ, конечно же, далек от ниспровержения ценностей этой мировой религии. Он размышляет о том трагическом разломе, к которому могла бы привести искусственная смена цивилизационных ориентиров в части мира со своей сложившейся веками духовной преемственностью. Ни одно из мировых библейских вероисповедований по природе своей не представляет угрозы будущему. Напротив, вера – это мост в завтрашний день. Но агрессивная экспансия любой высокой идеи, разрушая саму эту идею, может откликнуться трагедией для цивилизации.

Это случилось девять лет назад. В тот день мне исполнилось восемнадцать. И когда мы вернулись домой после утреннего намаза, отец, глядя на меня странными, тревожными глазами, негромко произнес:

– Ты стал взрослым. Я должен поговорить с тобой.

– Говори, – спокойно выдохнул я.

– Не здесь. – Он отвел глаза. – Идем.

– Куда? – удивился я.

– Увидишь…

Отец направился к лестнице, но пошел не наверх, а вниз. Весьма озадаченный, – неужели для разговора надо забираться в подвал? – я последовал за ним.

Он быстро пересек привычное для меня пространство, хранящее не очень нужную мебель, вещи, инструменты, некоторые съестные припасы. Подойдя к дальней полке, отец нагнулся, что-то сделал рукой, и вслед за тем полка отъехала, открывая проход в неизвестное мне помещение. Там было темно – маленькие окна отсутствовали в той части подвала. Отец зажег свечу, шагнул внутрь. Здесь тоже стояли полки. Но на них располагались какие-то непонятные вещи. Прежде я не видел ничего подобного.

– Ты должен узнать правду. – Сколь усталым, выцветшим казался голос отца, сколь хмурым – его лицо. – Этот тайник оборудовал твой дед, мой отец. Дело в том, что… давно в нашей стране была совсем другая жизнь. Здесь хранятся свидетельства этой другой жизни… Я тебя ознакомлю с ними. Но с самого начала предупреждаю – то, что здесь находится, и то, что ты узнаешь, представляет большую опасность. Никто не должен знать об этом. Иначе стражи исламской морали уничтожат меня, тебя и всю нашу семью.

Я ничего не понял, кроме того, что неизвестные мне вещи представляют серьезную опасность, и про них не должны проведать стражи исламской морали.

– Еще двадцать три года назад страна, в которой мы с тобой живем и которая известна тебе как Британский халифат, звалась Великобританией. Объединенным королевством. Эта была страна с богатой историей и не менее богатыми традициями.

Мое внимание привлекли ящики со стеклянными окнами, в которые ничего не было видно. Одни были большие, другие – поменьше. Я положил руку на самый большой.

– Что это?

– Телевизор. Он позволял смотреть телевизионные передачи, кинофильмы.

– Что такое – телевизионные передачи, кинофильмы?

– Телевизионные передачи, это… когда люди выступают где-то, а их могут видеть очень многие. И очень далеко от того места, где они выступают. А кинофильмы – это истории, которые произошли с другими людьми. Но их можно увидеть своими глазами.

– Зачем их видеть?

– Чтобы провести время. А еще чему-то научиться.

Я смотрел на ящик с удивлением. Как он мог показывать то, что происходило далеко?

– Пусть покажет сейчас, – потребовал я.

– Это невозможно. Во-первых, нужно электричество. А его давно нет. Лет пятнадцать. А во-вторых, надо, чтобы передавался сигнал из телевизионного центра. Надо, чтобы там передачу или фильм транслировали в эфир или по кабелю. И тогда можно будет посмотреть на нашем телевизоре.

Я ничего не понял из того, что он сказал. Я не знал, что означают многие слова, произнесенные им. Он прочел это на моем лице. Беспомощное выражение скользнуло на его лицо.

– Такие телевизоры были у всех, живущих в округе. И не по одному. Они стояли в разных комнатах, в кухне. Вечером или в выходные дни люди садились и смотрели на экран. – Он тыкал длинным пальцем в стекло. – Здесь появлялось изображение. Например, можно было увидеть и услышать, как кто-то поет.

– Мулла? – попытался уточнить я.

– Вовсе нет. Это были не религиозные песни. Это были песни для развлечения. Разные. Веселые и грустные, быстрые и медленные. Их пели мужчины и женщины.

– Женщинам разрешалось петь? – усомнился я.

– Да, – уверенно произнес он. – Разрешалось. Более того, все женщины ходили тогда без хиджаба, а замужние не носили чадру. Они часто одевали короткие платья, такие, что были видны их ноги, порой выше колена.

Это было непостижимо.

– Но… они искушали мужчин, – пролепетал я.

– Что значит, искушали? – возразил отец. – Женщина такой же человек. И должна иметь право ходить так, как ей хочется.

Что я мог сказать на такие слова? Только одно:

– Это противоречит нашей вере.

И услышал в ответ:

– У нас тогда была другая вера.

Предположить такое было невозможно. Я смотрел на отца с удивлением. Но его взгляд был спокойным, уверенным.

– Какая? – выдохнул я.

– Мы были христианами. И молились в церквях. Большая часть мечетей – это церкви, на которых кресты заменили на полумесяцы и к которым пристроили минареты. Христианам не надо совершать ежедневный намаз. В церковь ходили по воскресеньям. А в остальные дни те, кто считал необходимым, молился дома. Когда здесь настало время ислама, стражи исламской морали запретили другие верования, в том числе христианство. А еще запретили телевидение, кино, музыку.

Так странно было сознавать, что какие-то двадцать с небольшим лет назад здесь проистекала совсем другая жизнь, так непохожая на нынешнюю. Если она ушла, так должно было произойти.

– Значит, Аллах пожелал, чтобы христиан сменили мусульмане, – выговорил я. – Нет божества кроме Аллаха.

Отец ничего не сказал на эти слова. Он молчал, а я заинтересовался другими телевизорами, стоявшими отдельно.

– Еще телевизоры?

– Нет, компьютеры. Это стационарные, а эти плоские коробочки – ноутбуки.

– Тоже чтобы передачи смотреть?

– Нет. Совсем для другого. Компьютеры позволяли получать любую информацию. С их помощью можно было выходить в интернет, связываться с кем угодно, передавать сообщения, тексты. Новости получать. – Я видел, с какой горячностью он пытался объяснить мне, что позволяли делать эти незнакомые мне устройства. – А можно было в игры играть… Все люди пользовались компьютерами. Они были в каждом доме.

– Как телевизоры?

– Да. – Он охотно кивнул.

– А это что? – Я указывал на плоские коробочки, располагавшиеся в большом количестве на полках справа от меня.

– Звуковые диски. Здесь песни многих известных в прошлом исполнителей. – Он указал на соседнюю полку. – А здесь фильмы. Кино. Различные истории из жизни людей. Ты смотришь их так, будто они происходят перед тобой.

Я не понимал, как благодаря такой коробочке можно смотреть истории из жизни людей. Взяв одну из них, я прочитал: «Джеймс Кемерон. Титаник.»

– Это фильм про большой пароход, который столкнулся с айсбергом и затонул. Погибло много людей. Такая история на самом деле случилась почти сто пятьдесят лет назад.

Я повертел коробочку в руках.

– А как его смотреть?

Отец взял коробочку из моих рук, раскрыл, достал тонкий круг.

– Это диск. Он ставится в проигрыватель дисков, а тот подключается к телевизору. И можно смотреть фильмы.

– Я хочу посмотреть.

– Это невозможно. Для этого надо электричество. А его давно нет.

– Электричество есть в автомобилях, – тотчас возразил я. – От него светятся фары.

На автомобилях ездили стражи исламской морали. Эти средства быстрого передвижения требовали частого ремонта, а новых почему-то не появлялось.

– Раньше электричество было в каждом доме, – проговорил отец. – Как ты думаешь, зачем люстры в комнатах?

– Для красоты, – не колеблясь, ответил я.

Отец медленно покачал головой.

– Нет. Раньше они давали свет. Не нужно было жить при свечах. Можно было слушать музыку, смотреть передачи по телевизору или кино, можно было стирать белье на стиральной машине.

– Стиральная машина? – удивился я.

– Да. Вот она. – Отец показывал на белый ящик с круглым окном сбоку.

Еще одна странная вещь располагалась передо мной.

– Разве женщины не должны были стирать белье? – поинтересовался я.

– Это делала машина, – добродушно ответил отец. – А у женщин было больше свободного времени.

– Но… зачем женщинам свободное время? Они должны заниматься домом, детьми.

– Они такие же люди, как мужчины.

Мне казались странными его слова.

Я подошел еще к одной полке. На ней лежали небольшие вытянутые коробочки с окошками, а за ними – непонятные приспособления.

– Это телефоны, – подсказал отец. – Они позволяют говорить с тем, кто далеко. Даже на другой стороне земного шара. Эти – мобильные. Их носили с собой. А те ставили в офисах и дома.

– Они тоже не работают?

– Они работают. Но ими нельзя воспользоваться сейчас. Нужны телефонные станции. А их закрыли. Еще аккумуляторы требуют зарядки. А для этого надо электричество.

Раздражение возникло во мне. Я оглядел вещи, собранные в потайной комнате, потом перевел взгляд на отца.

– Всем этим нельзя воспользоваться. Зачем хранить это?

– Чтобы знать, что было. И что мы потеряли.

– Но мы прекрасно живем без этих вещей. Получается, что они не нужны. Важно быть правоверным мусульманином. «Возноси хвалу Аллаху перед восходом солнца и перед закатом его, и восхваляй Его в часы ночи и в начале и в конце дня, дабы мог ты обрести истинное счастье» Так сказано в Коране. И это все, что нужно для счастья. А эти вещи надо уничтожить.

Отец долго молчал, потом глянул на меня грустными глазами:

– Я надеялся, что ты будешь хранить все эти вещи, а потом посвятишь в тайну старшего сына, когда ему исполнится восемнадцать. А он – своего сына.

– Зачем?

И опять он долго молчал, прежде чем выговорил:

– Мне кажется, что со временем нам понадобится знать нашу историю. А это – ее свидетельства… Самые важные там, – отец указывал в угол, куда мы не подходили. – Книги. По истории и другие. Сейчас это самое опасное из того, что здесь есть. За них нас убьют. Если стражи исламской морали узнают, что они есть. Когда мусульманские экстремисты взяли верх, все книги приказано было сдать. Их жгли на улицах. Потом обыскивали дома в поисках спрятанных книг. И если находили, владельцев убивали целыми семьями… А телевизоры они разбивали. Конечно, после закрытия телевизионных станций телевизоры не показывали передачи, но можно было смотреть фильмы, записанные на дисках. А это запрещалось… Твой дед успел сделать этот тайник. Ни один обыск его не обнаружил. – Он грустно улыбался, опустив глаза. – Впрочем, как только пропало электричество по причине того, что пришли в негодность одна за другой электростанции, все находящиеся тут устройства стали бесполезны. Разве что книги… Их можно читать. – Он смотрел мне в глаза, его взгляд казался то ли грустным, то ли задумчивым. – Не спеши ничего уничтожать. Но прежде всего – книги. Даже если у тебя нет к ним интереса, оставь их. Сейчас уже не проводят обыски. Всего лишь надо, чтобы никто не узнал о них… Пусть остаются здесь. Я не хочу, чтобы исчезло все, что связывает наш народ с прошлым. Это моя просьба.

Пауза была долгой.

– Хорошо, – выдавил я наконец с большой неохотой.

Я постарался забыть о том, что произошло. Я не хотел иметь никакого отношения к тайнику и его содержимому. И мое сознание вытеснило память об этом. Я жил так, словно не было никакого посещения тайной комнаты и разговора с отцом. Он тоже не напоминал о неприятном для меня событии.

Каждый день мы занимались делом, которое кормило нас – пекли хлеб и продавали его тут же, при нашей маленькой пекарне. Я в совершенстве освоил ремесло пекаря. Брат, который был моложе меня на три года, помогал нам с отцом.

Потом отец заболел, у него стали отниматься ноги. Он слег, и все заботы легли на меня с братом. Сестра, которая была младше нас, ухаживала за отцом. Вскоре ему стало хуже. Мы хотели позвать лекаря, но у нас не хватило на это денег. «Не переживайте, – сказал отец. – На все воля Бога.» А я подумал, что он не случайно употребил слово Бог, а не Аллах.

Отец умер. Мы похоронили его по мусульманскому обычаю в тот же день до захода солнца. И началась наша сиротская жизнь. Теперь мы с братом и сестрой продолжали семейное дело. Пекли хлеб и продавали его.

Казалось, ничего не будет в этой жизни, кроме обычных дней, наполненных молитвами и работой. И вдруг нас созвали на публичную казнь. Очень давно не было публичных казней. А тут приговорили к смерти восемь человек. Что случилось? Было сказано, что они неверные. Я стоял на площади вместе с моим братом и сестрой. Я следил за людьми, которых ожидали смерти. Их лица были спокойны. Это удивило меня. Правоверный мусульманин не должен бояться смерти, но я никак не ожидал, что неверные тоже не боятся ее. Они пытались молиться на свой лад. Им отрубили голову. Всем по очереди. Я с ужасом смотрел на то, что происходило в центре площади. Среди них были преклонного возраста и молодые, мужчины и женщины. Ни паранджа, ни даже хиджаб не покрывали голову женщин.

Три дня я ходил словно в оцепенении. А потом вспомнил про тайник. И пошел в подвал. Я постарался, чтобы сестра и брат не заметили, куда я исчез. Мне удалось найти устройство, позволяющее сдвинуть полку. Открылся вход в потайное помещение. Я зажег свечу и вошел туда. Я увидел все, что показывал мне отец. Меня интересовала только часть спрятанного.

Я долго изучал корешки. Здесь были исключительно английские книги. Ни одной на арабском. Я достал толстую книгу, на корешке которой значилось: «Давид Юм. Англия под властью дома Стюартов», открыл ее. Глаза побежали по начальным строчкам. «Английская корона никогда не переходила от отца к сыну так мирно и спокойно, как перешла она к дому Стюартов от дома Тюдоров…» Чтение увлекло меня. Я прочитал немало страниц, прежде чем понял, что пора вернуться, иначе мое отсутствие будет замечено. Признаться, я не ожидал, что у нас была другая история, другая жизнь. В медресе нам рассказывали о Пророке Мухаммеде, о том, что после сорока лет жизни он возжелал уединения, и в одну ночей уединения к нему явился ангел Джабраил, посланный Аллахом, с первыми аятами Корана, о первых последователях Пророка, о его переселении в а–Таиф, потом в Мекку, о хиджре из Мекки в Медину и многом другом. Но нам никогда не говорили, что в Англии в прежние времена правили короли, что здесь жили люди, которые не были мусульманами. Более того, мы не знали, как и когда Англия стала территорией, на которой нет иной религии, кроме Ислама.

Украдкой я прочел книгу Давида Юма. За ней последовали другие. Вскоре чтение стало моим любимым занятием. Хотя свободного времени у меня было немного. Пекарь должен вставать рано, замешивать тесто, разжигать печь, делать хлеб. Как старший я вставал раньше всех. Брат присоединялся ко мне позже – помогал печь хлеб. А потом он и сестра продавали то, что появилось благодаря моим и его стараниям. А я мог потратить два-три часа на чтение.

Теперь я читал в своей комнате. Закончив одну книгу, менял ее в тайнике на другую и тут же прятал за шкафом. Вернувшись из пекарни, доставал ее. Глаза бежали по строчкам до тех пор, пока я не слышал, что возвращаются брат и сестра.

Удивительный, огромный мир потихоньку открывался мне. Сколь многое произошло на Земле до нас. В Британии, в Европе, на других континентах. Сколько людей прошло свой жизненный путь. Какое кипение страстей, столкновение интересов. Сколько подлости, страданий. И как мало благородства.

В какой-то период меня увлекло знакомство с развитием науки и промышленности в Западной Европе, с последовавшей затем технической революцией, индустриализацией. Я представлял себе ту жизнь, которая шла во многих странах в конце двадцатого и в начале двадцать первого века. Сколь немыслимые возможности предоставляла она человеку: телевизоры, компьютеры, интернет, мобильные телефоны, стиральные машины, автомобили и самолеты. Все для облегчения работы, для легкости общения, для всяческих развлечений, увлекательных путешествий. С какой жаждой я впитывал информацию об ушедшей жизни, обо всем том, что было напрочь потеряно позже. Мы вернулись в средние века. И я жалел об этом. Но через некоторое время мне явилась неожиданная мысль: может быть, не случайно всюду распространился ислам? Богу не нравилось то, как жили люди, исповедовавшие христианство. Слишком комфортное существование. Слишком необузданное желание иметь больше и больше благ. Слишком много развлечений. Слишком далекие от Бога повседневные мысли.

После этого я переключился на античность, на древний мир. Такие книги были в тайнике. В один из дней очередь дошла до Библии. Я не сразу понял, что это особая книга. Потом до меня дошло, что передо мной главная святыня христиан, а ее первая часть – главная Книга иудеев. Библию я прочитал внимательнее всего. Но не ощутил необходимости сменить веру.

По соседству с нами жил водовоз. Каждый день его лошадь привозила бочку, наполненную из чистого ручья. Как-то, когда мы шли с утреннего намаза, он спросил меня:

– Почему ты не женишься?

– Я беден, – был мой ответ.

– Пора тебе завести семью. Я тоже беден. Возьми мою дочь в жены. Она трудолюбива, послушна. Уродливой ее тоже не назовешь. Будет хорошей женой. Родит тебе детей. А мне хочется понянчить внуков.

Я подумал, что это неплохое предложение. Тем более, что водовоз привозил воду и мне, прежде всего для пекарни. Породнившись с ним, я мог рассчитывать на скидку.

Через неделю я женился. Свадьба была скромной, только с участием брата, сестры и семьи водовоза. Так нас стало четверо в родительском доме. Поначалу жена помогала моей сестре. А я, выполнив свою работу, продолжал поглощать книги. Но потом у нас родился ребенок. Сын. Моя жена стала проводить все время с ним. Я более не мог читать. Мне трудно было уединиться. И я не хотел, чтобы еще кто-то узнал о книгах и тех вещах, которые хранились в тайнике. Это грозило смертельной опасностью моему разросшемуся семейству.

Жизнь правоверного мусульманина, обремененного семьей, захватила меня. Мой сын рос. Потом родились другие дети – две дочери. Так что работа и домашние дела целиком занимали мое время.

Я более не стремился в тайник. Не то, чтобы я совсем потерял интерес. Но я уже получил ответы на главные вопросы. Я решил: когда моему сыну исполнится восемнадцать лет, я покажу ему тайник. И попрошу его сохранить все, что спрятано там. Если он спросит, зачем; скажу: как и твой дед, не хочу, чтобы исчезло все, что связывает наш народ с прошлым.