Евгений Бень

НАШ БЛОК И XXI ВЕК.

 

На фоне подхваченного властями 110-летия Сергея Есенина  блоковский юбилей прошел скромно и негромогласно. Блок, очевидно, мало  вписывается в популярную теперь державную идеологическую схему.

 На самом деле весь его путь (как сам он называл историю Художника) - это пронзительный прорыв к нам, в раскаленный железобетонный XXI век. С юности его человеческие глубины соединились с безмерными высотами, он проник в те материи, которые не ведут отсчет между датами рождения и смерти личности. Блок врывается в наше теперешнее движение жизни  не меньше, чем Достоевский. Он говорил о крушении гуманизма почти 100 лет назад. И только сейчас понятно, что имел в виду Поэт, когда предрекал, что провал гуманизма обернется разрушением всей цивилизации. Блоковские провидения ожили недавно на улицах и площадях французских городов. Блоковский «антитезис» - это тысячи пылающих автомобилей,  это тотальный террор, который по сути превратился в данность - в одну из чуть ли не легитимных форм современной  жизни. Это  Беслан и 11 сентября.  Соловьевская тема панмонголизма, подхваченная Блоком,  в частности,  в цикле «На поле Куликовом», уже не пророчество, а могучая и страшная действительность новейшей эпохи. Можно догадываться, что кого-то из сегодняшней власти раздражает революционность Блока, и  раздражение это столь же кощунственно, как 70 лет привязывания поэта к постулату атеистического равенства и псевдобратства.

Только последние десятилетия обнажили грандиозность его поэмы «Двенадцать», стоящей в одном ряду с прорывами Данте и Достоевского. Вся жизнь Блока большей частью  прошла в камерной среде географического обитания: между Петербургом и Шахматовым. Чрезвычайно редко он изменял этому привычному для себя пространству. Блок  любил слова Гейне о «трещине в душе поэта». Но его, блоковская трещина, была особой, она явилась предвестником разлома не только русского - всего мирового пространства  будущих 100 лет.

Мы -  дети страшных лет России -

Забыть не в силах  ничего.                

Он прошел свой короткий путь вопреки своему и грядущему мировому разлому. Он первым услышал музыку того вселенского перерождения мира, до которого даже мы еще не дожили. Для сведущих современников и для интеллектуалов советской эпохи он был сродни обожаемому им  Дон-Кихоту, когда служил в Комиссии по расследованию преступлений царского режима или в Репертуарной секции Наркомпроса. Зинаида Гиппиус в своих стихах обещала не простить Блоку его революционных лет никогда, но Блок и не просил прощения, как не просят прощения у нас обжигающая лицо метель или пронзающая тело вьюга. Одержимый праведным огнем,  он сам сжег мосты между собой и гнилой почвой советских и постсоветских десятилетий. Об этом точно сказал сразу после смерти Блока Максимилиан Волошин:

Надо до алмазного закала

прокалить всю толщу бытия:

Если ж угля в горне мало,

Господи - вот плоть  моя!

Блок сгорел, а  теперь почва горит под Россией и Европой. Но  у Блока не было самосожжения, как не может быть самосожжения самой библейской цивилизации. Мировой пожар неминуем и вершится он не по человеческой воле. Мы - свидетели мировой революции по Блоку. Остается только верить, что все это закончится не гибелью, а преображением того «родного пепелища», которому, по крайней мере для нас, альтернативы нет. И тогда «другие люди», которые, по словам поэта, «заменят нас» с легким сердцем, вновь откроют для себя и «Снежную маску», и «Возмездие», и «Скифы» и «Двенадцать».

И мир обретет небывалое равновесие, и вместе с новым миром наконец найдет покой огненная душа Александра Блока.

И если Пушкин - главный поэт России, если Есенин - певец русского народа, то Блок - атлант, держащий на плечах материк русской культуры, который обречен в спутники цивилизации даже после ухода с исторической сцены государств и народов.