ГАЗЕТА "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО"

АНТОЛОГИЯ ЖИВОГО СЛОВА

ГЛАВНАЯ ВЕСЬ АРХИВ АНТОЛОГИИ ЖИВОГО СЛОВА АВТОРЫ № 2 (91) 2007г. ПУЛЬС СТОЛИЦА ОБЩЕСТВО ТВ-ВЗГЛЯД ТВ-ЮМОР СОЦИУМ ИСТОКИ АНТРОПОЛОГИЯ СЛОВО
Информпространство


Copyright © 2006
Ежемесячник "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО" - Корпоративный член Евразийской Академии Телевидения и Радио (ЕАТР)

 

 

Павел Хмара.  Давайте посмеемся над собой.. 1

Владимир Никитин.  Сермяжники.. 2

 

 

 

 

 

 

 

Павел Хмара

 

Давайте посмеемся над собой

 

О себе:

Родился в 1929 году. Окончил лётное истребительное училище и академию имени Жуковского. После 27 лет службы в армии (училище, лётчик-истребитель, академия, инженер) 27 же лет работал в «Крокодиле» (полтора года) и 25 лет в «Клубе 12 стульев» «Литературной газеты», 12 из которых – его «главным администратором». Член союза писателей Москвы. Пишу иронические и лирические стихи.

 

 

Не хочется!

 

Слабею: не хочется бриться,

Как долгие годы подряд,

За правду не хочется биться,

За статус, за харч, за оклад,

Подтянутым быть и пригожим,

Каким был до этого дня,

Не хочется врезать по рожам

Козлам, оскорбившим меня,

Не хочется страстно общаться

С бурлящей толпой непосед,

Не хочется плотского счастья,

Пустых платоничных бесед,

Не хочется силы и прыти,

Триумфов, побед и удач,

Гешефтов, блестящих открытий,

Чинов, лимузинов и дач,

Не хочется вновь суетиться,

Не хочется впредь угасать,

Бухать, объедаться, поститься,

Стихи бесконечно писать,

Не хочется рваться из кожи,

За целью гоняясь, потеть!..

Но больше не хочется все же

Все это хотеть расхотеть!

 

 

Давайте посмеемся над собой!

 

Давайте посмеемся над собой!

От всей души, сумняшеся ничтоже!

А самолюбование - долой!

А самоцелованье - к черту тоже!

Мы очень, если вдуматься, смешны:

Недальновидны, жалки, жадны, слепы,

Надуты, целомудренно грешны

И, как щенки, беспомощно нелепы.

Мы все - объект для собственных сатир:

Хрупчайший симбиоз души и тела,

На срок ничтожный призванные в мир, -

Живем мы, будто жизни нет предела!

Владея Небом, Воздухом, Землей,

Дыханьем, Зреньем, Днями и Ночами,

Как вздорно недовольны мы собой,

Считая жалких Крёзов богачами!

Как мы надменно на своем стоим,

И в Истине, и в Логике убоги!

Нас сделал Бог подобием своим,

А мы и впрямь ведем себя, как Боги!

Но мы на горло - собственной ступней!

И - на смех курам! Нечего стесняться!

Друзья должны смеяться над собой,

Чтоб враг не смог над ними посмеяться!

В смех над собой ворвемся мы, как в бой!

Очистимся в его священном дыме!..

Давайте посмеемся над собой!

Но если невтерпеж, - и над другими.

 

Владельцам вселенной

 

Ни пера не нажив и ни пуха

На просторах житейских дорог,

В суете и в томлении духа

Мы влачим нам отпущенный срок!

О подачках униженно молим,

Забывая о главном подчас,

Что ни сушей, ни небом, ни морем

Не владеет никто больше нас.

Что порою бродяжьи обноски

Величайшей порфиры видней!

Что богач Александр Македонский

Бедняка Диогена бедней.

Что не страшны свинцовые хмары:

Свет пробьется из солнечных сфер!

Что, когда нет шишей на Канары,

Есть доступный Рублевский карьер!

Что машина и дача, и видик –

Прах и тлен, суета, чепуха

По сравненью с возможностью видеть

И дышать, и балдеть от стиха!

Быть поэтом и знать, что услышат,

Отработать талант дармовой…

Коммерсант, как поэт, не напишет,

Пусть он будет хоть сам Боровой!..

В этой жизни, и бренной, и тленной,

Ох, как все мы собой хороши!..

Безраздельно владея Вселенной,

Мы канючим у Бога гроши.

 

 

Владыки и шуты

 

Владыки снисходительны к шутам.

Им позволяют весело злословить,

Язвить и насмехаться даже там,

Где прочих можно и обезголовить.

Порой их не бросают и в тюрьму,

А ждут подспудно мудрого совета!..

Но герцога мы помним потому,

Что у него в шутах был Риголетто!

Британцы – потрясатели Европ,

Но кто при Свифте был у них монархом?

Когда вещал великий шут Эзоп,

Кто был у древних греков олигархом?

Своих владык нам не забыть пока,

Но жизнь идет, и, может статься, вскоре

Забудут, кто был во главе ЦК,

Когда острил Арканов.

Или Горин.

Эпоха все расставит по местам!

В истории нет места закавыкам…

Владыки снисходительны к шутам,

Зато шуты взыскательны к владыкам.

 

А. Г.

 

Когда б не твой солидный муж,

Когда б не возраст мой печальный,

Когда бы не был я к тому ж

Давно под ношей обручальной,

Когда бы тише ветр ревел,

К тебе б я подойти сумел,

Я к твоему приник бы стану,

И был бы у твоих я ног!

Я б и сейчас припасть к ним мог,

Да вот боюсь – потом не встану!

 

 

Подражание Екклезиасту

 

Время жить и Время умирать…

Это справедливо, хоть и грубо!

Время жизнь на срок в аренду брать,

Время дать (в уплату долга) дуба,

Время гнать и друга за порог,

Время привечать подонка даже,

Время нынче – класть асфальт дорог,

Время завтра – рыть канаву там же,

Время помолчать и поорать,

Время полной воли и запрета,

Время депутатов избирать,

Время материть себя за это,

Время неудач и верняка,

Время жить достойно и паскудно,

Время мыслить мощно, на века,

Время думать мелко, на секунды,

Время трусом быть и Время сметь,

Время голодать и объедаться,

Время быть придурком и умнеть,

Время сачковать и утруждаться,

Время даже гиль считать за быль,

Время верить в бредовые сказки,

Время покупать автомобиль,

Время не купить ста грамм колбаски,

Время духом к небу воспарять,

Время мучить голодухой души,

Время правду по миру искать,

Время вешать всем лапшу на уши,

Время у вождей зады лизать,

Время восхищаться их речами,

Время их скульптуры низвергать,

Время объявлять их палачами,

Время пить и Время просыхать,

Время воровать и попадаться,

Время мир из крошек собирать,

Время вновь на крошки распадаться,

Время мудрецов и егерей,

Время альтруизма и садизма,

Время пионерских лагерей,

Время лагерей социализма,

Время совершать свои грехи,

Время к покаянью обернуться…

Время вам – читать мои стихи,

Мне же Время самое заткнуться,

Что я и делаю.

 

 

 

 

Владимир Никитин

 

Сермяжники

Из зарисовок о «культуре пера»

 

Сермяжники - это магистральная линия среди писателей толстых журналов. То, что Мережковский называл пошлым убогим натурализмом, Бобрыкинский реализмом (Бобрыкин - писал плохо и бесталанно, но много, к тому же кропотливо зарисовывал быт, повседневность и текущую жизнь. Когда узнал, что Чехов пишет мало и тяжело - встал, ударил себя по ляжкам и сказал: «а я напротив – много и легко»).

Так и пишут сермяжники – «похлопывая себя»: сверхдоступно, осязаемо, на злобу дня и крайне бессодержательно. Ведь жизнь в будничном ее виде без привязки к чему-то более высшему - довольно бессмысленна.

Литературный путь ими проторен давно и, похоже, надолго - абзац природы, абзац актуальных газетных дум персонажа, его мелкие бытовые действия. Подобный натурализм, “бытопись” - прибежище торговцев подержанными словами.

Для них главное - наблюдательность, а не способность.

Наше время удобно для подобной линии - время издержанных слов и уставшего, вялого языка. Время, когда кажется, что сказано не только все, но и по-всякому. И сермяжники думают, что читателя не интересует ничего, кроме сиюминутного, документального и бытового. Потребителям и покупателям интересны криминальные сводки, новости, реальные лица, «настоящая личная» (она выставная и публичная) жизнь звезд и т.п. – все то, что вроде бы и есть реальность, не вымысел.

И, значит, думают сермяжники, – нужно писать именно об этом, чтобы удержать зрительское внимание. Удержать любыми способами.

За словами всегда должны стоять мысли, а те приобретают художественную ценность, когда выколдовываются в сознании, которое еще не до конца десакрализовано, в котором остаются возможности для созидания «несказанного».

Все это можно сравнить с бумажками - одни стоят своей бумаги и не больше, а другие обеспеченны золотом. Естественно, что только “буквенные слова” можно перебрать, как комбинацию - они исчерпываются со временем. Слова же драгоценные, в которых есть внутреннее чудо - неповторимы, а значит, неисчерпаемы.

Сермяжники говорят на языке расхожих, понятных, всеобщих слов, не несущих в себе ничего красивого. Но поделать что-либо со своим сознанием не могут, поэтому подражают массе (говорят о традициях нашей литературы писать о маленьком человеке, что является передергиванием - Гоголь и Достоевский, пустив на свои страницы обычных по статусу людей, не пустили, однако же, обычных людей в смысле души и мыслей).

Героя у сермяжников заменила толпа. Вписывая ее на страницы своего произведения, автор показывает, что он такой же, как и его возможные читатели, как он их видит. Тем самым такой писатель действует по «видимым», осязаемым законам времени. Идет, как ему кажется, наиболее простым путем.

У сермяжников есть только одна идея - при отсутствии харизмы, данной свыше, пытаться понравиться мнимому читателю. И они кривляются перед зеркалом, подражая улице, чтобы ее заинтересовать. Безуспешно. Потому что творческая сила в итоге всегда побеждала замаскированное бессилие - рано или поздно.

Дело тут в мифическом особом пути, которым пошла наша литература. Творчество заменилось литературной деятельностью, фантазия – реалистичностью. Писатель превратился в литератора. Принцип жизнеподобия стал основным, стиль упростился до стенограммы. И читаем мы зачастую не литературу, а имитацию жизни…