Ежемесячная газета "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО" Copyright © 2007

Алексанр Рапопорт

Анекдоты новейшего времени

…и жизнь, как посмотришь вокруг, — несмешной анекдот
в припушкинском, давнем значении этого слова.
Н. Б.

Кто-то из серьёзных писателей пошутил: «Анекдот — кирпич русской литературы». Прибавить к этому высказыванию нечего. Но можно убавить, например, так: «Анекдот — кирпич».

В одесском дворе, где я рос, была игра «воздушный бой». Мальчик, раскручивая над головой верёвку с привязанным к её концу тяжёлым предметом, сходился с другим мальчиком с точно такой же «пращой». Медленно шли они навстречу друг другу, повторяя как заведённые: морда-морда, я — кирпич, иду на сближение. Проигрывал тот, чей «самолёт» первым терпел аварию.

Но, говоря об анекдоте, нужно помнить, что его функция не исчерпывается формулой «морда – кирпич». А рассуждая о кирпиче, необходимо иметь в виду, что изделие это не так ординарно, как представляется на первый взгляд. Взять хотя бы то, что каждая из параллельных граней, его образующих, имеет своё название: ложок, тычок и пастель. Само это перечисление наводит на мысль, что кирпич наделён некой метафизикой, помимо всем известной физики, и не разгадан окончательно. Во всяком случае, не всеми поголовно.

Семейство керамических изделий, к которому принадлежит кирпич, включает в себя и тонкую фарфоровую посуду и сантехнические приборы, и обычную кафельную плитку и защитное покрытие для космических «Шатлов». То есть, под водой, на небе и на суше. Таков и анекдот.

«Керамос», «керам», при этих словах мне вспоминается Пергам, город в Малой Азии, где на экологически чистом пергаменте, возможно, впервые в истории человечества, были записаны на бумаге анекдоты. Формально, законы и правительственные указы, обязательные для граждан, по сути своей они были именно анекдотами в высоком значении этого слова.

Словарь Владимира Даля 1903-го года издания определяет анекдот как краткий по содержанию и сжатый в изложении рассказ о замечательном или забавном случае. Французский «Petit Larusse illustre» 1906-го года даёт несколько дефиниций: маленькая пикантная история, мелкий исторический факт, историетта. Все источники сходятся в одном: анекдот — слово греческое, в первоначальном значении «не опубликованное», «не для записи».

Нарушим этот запрет.

Клоун Вовочка

В 70-х годах «Союзгосцирк» часто устраивал гастроли по Сибири и Забайкалью. Везде нас принимали «на ура», а я, клоун-эксцентрик, был душой бригады. Я начинал представление, связывал между собой отдельные номера, я же его и завершал. Не только дети, но и многие взрослые были в восторге, я это видел и раздавал в первых рядах скромные сувениры.

Что может подарить бедный циркач? Я дарил открытки. На каждой расписывался: клоун Вовочка. Так стояло в афишах, так меня объявляли, и это моё настоящее имя.

Однажды в гостиницу, где нас разместили, приходит молодой человек стандартно-плакатной внешности, вызывает меня из номера, показывает удостоверение КГБ и предлагает проехать, как он сказал, «на службу для приватного разговора». Напоминает захватить паспорт.

Я, помню, хотел уточнить: для приватного или для приятного. Плохо, если приватное не сочетается с приятным, а всё только с полезным. Но удержался.

Садимся в машину, едем.

Это происходило после второго представления в областном городе. В таком месте мы останавливались на 2-3 дня. Всю дорогу гадал, что же им от меня нужно. Фантазия разыгралась, и я находил всё больше и больше причин для этого вызова.

Приезжаем, мне выписывают пропуск и провожают в ни чем не примечательный кабинет. В нем сидит мужик с залысинами и читает газету «Советский Спорт»». До моего прихода делать ему было совершенно нечего.

— У нас с вами, Володя — вы позволите так вас называть? — у нас с вами беседа без формальностей, просто разговор по душам. Жена с сыном вчера были в цирке и вернулись в прекрасном настроении, особенно сын, только и разговоров, что о клоуне.

— Я рад, — говорю. А сам сижу как на иголках.

— У меня, — говорит он, — собственно, только один вопрос… — И делает паузу. — Хочу верить, что вы будете со мной откровенны…

— Можете не сомневаться, — отвечаю, стараясь казаться спокойным.

— Скажите, Володя, — опять пауза, — что вы раздаёте детям в конце программы?

— Открытки, — говорю я, поднимая брови.

— Открытка, знаете ли, открытке рознь, — с нажимом заявляет он. — К нам поступил сигнал.

Быстро протягивает ко мне руку с белым прямоугольником. Не выпуская его, спрашивает: «Это ваш почерк?» Я читаю: «От клоуна Вовочки».

— Да, мой.

Мужик кивает, дескать, «я так и предполагал».

— А теперь посмотрите, что на обратной стороне.

Переворачивает, а там известный портрет: смеющийся Ильич в кепке как у Олега Попова, глаза добрые-добрые, ладонь держит у козырька, в петлице — большая майская гвоздика.

— Открытку, — говорит мой собеседник, — принесла наша старая сотрудница, внук которой был в цирке. Как прикажете вас понимать?

— Ну, это, наверняка, случайность, — начал я оправдываться, — обычно захожу на почту, покупаю все открытки подряд, среди них попалась и эта, может быть, давно там лежала, никто не брал…

— Нет, Володя, это не случайность. Бабушка провела расследование среди друзей внука, побывавших на вашем замечательном представлении. Сами мы, как вы понимаете, этим не занимались. Вот что ей удалось обнаружить.

И достаёт из ящика стола ещё пять таких же открыток.

Наступило молчание.

Наконец он говорит: «Шутки шутками, но… в общем, вы понимаете. Считайте наш разговор дружеским предупреждением. Любопытно было познакомиться. Не каждый день, так сказать… Давайте, отмечу ваш пропуск».

Труппа, когда я объяснил причину своего внезапного исчезновения, чуть меня на куски не разорвала. Я и не предполагал, что они на такое способны… Потом они уничтожили всю почтовую продукцию, какая имелась, включая конверты с изображением Деда Мороза. Испугались, что всех снимут с маршрута, и накроются колоссальные сборы в Хабаровске, Биробиджане и Чите.

А я с тех пор не люблю открыток. И не отправляю их даже по праздникам близким родственникам.

Инспектор

Автоинспектор остановил нас, как только мы свернули на Ленинский проспект. Лет тридцати пяти, на висках уже седина, лицо загорело от долгого пребывания на улице. Гаишник как гаишник. Я достал «права», заглушил двигатель и пересел в его «шестёрку».

— В связи с чем вы меня остановили? Стрелка зажглась — я повернул.

— Нет, вы нарушили. Надо было поворачивать на узкую дорожку. А вы её проехали и свернули на главную. Куда спешим?

— На спектакль. Теперь точно не успеем. Можно подумать, я создал аварийную ситуацию…

— В этом вас никто не обвиняет. На какой же спектакль вы торопитесь?

— Да какая теперь разница? Ладно, я нарушил. Но не думайте, пожалуйста, что если я опаздываю, с меня, пользуясь моментом, можно требовать тысячу долларов…

— А может, вы вместо меня хотите работать? — заинтересовался инспектор. — Наденете форму и начнёте произвольно устанавливать сумму штрафа? До сих пор вы не показали документы. Зачем-то держите их в руках…

— Несколько лет назад я тормознул такого, — сказал он, прочтя фамилию. — Наверно, ваш родственник…

— У меня нет родственников.

Инспектор с сомнением покосился в мою сторону.

— Вот, не остановил бы вас — не вспомнил о нём… Лучше и не вспоминать…

— Что-то было криминальное? — наугад спросил я.

— Нет, ничего криминального не было. Но столько было нечеловеческого…

— То есть, он вам запомнился?

— Не то слово, — ответил гаишник, — не то слово. Он мне создал проблемы.

— Ну, вы хотели его оштрафовать. Человек защищался…

— Но ведь это он нарушил, а не я, — произнес инспектор с неизжитой обидой, — а защищаться пришлось мне. Вот поставь рядом какую-нибудь гориллу и этого Рапопорта, — он махнул рукой в сторону обочины, где можно бы поставить этих двоих, чтобы они не мешали движению, — поставь их рядом, чисто для наглядности, и каждый увидит, что в ней больше человеческого, чем в нём.

— Составляйте протокол, — сказал я. — Мы уже никуда не спешим.

Но составлять протокол он не торопился.

— Никто не хочет следовать правилам, — философски заметил инспектор, — каждый стремится их нарушить в свою пользу. Но ведь мы не в джунглях живём… Все мы находимся на дороге, в пути. И поэтому обязаны договориться о простых вещах. Между тем, — посмотрите — поведение окружающих лишено всякой логики.

В его голосе слышалась усталость и удручённость несовершенством мира, не вписывающимся в ясно очерченные рамки. Мы помолчали.

— А вы, действительно, не родственники? — вдруг спросил инспектор.

— Действительно.

— Это хорошо. Отпустить вас просто так было бы непрофессионально. Тем более, вы летите, сломя голову. А если я выпишу вам штраф по квитанции? Их отменили, но пусть это вас не смущает. Всего на десять рублей, как пешеходу, перебежавшему улицу на красный свет?

Он ещё издевается?! Я посмотрел на его погон. Три звёздочки, старлей.

— Капитан, отныне я ваш должник.

— Такой, прямо скажем, смешной штраф, — уточнил он, — не заденет вашего самолюбия, национального и человеческого достоинства?

— Ни в коей мере, капитан. Наоборот, буду признателен по гроб жизни.

— Ну, зачем же сразу гроб?…

Он сделал движение кистью, извлек из воздуха похожий на пергамент листок. Положив планшет, написал: «Перешёл улицу на красный сигнал светофора». Поставил дату, сумму штрафа. Протянул и говорит: «Будьте осторожны на трассе».

Я подержал листок на ладони.

— Интересно, сколько лет этой бумаге?

— Это особенная квитанция, сохраните…

— Сохранить!? Для чего?

— Для памяти.

Я отдал десять рублей, забрал «права» и, не попрощавшись, ушёл.

Торопиться уже не имело смысла, успевали только ко второму действию. И мы повернули домой. На обратном пути я чуть опустил стекло и выпустил пергаментный листок за окно.

Вот так в тот памятный день мы не попали на «Норд-Ост».