Сергей Солдаткин

Сыграем в войну?

А помните, как мы когда-то в школе разбирали и собирали автомат Калашникова? Вот я помню. Мне это занятие очень нравилось — почти что игра «в войну», только уже с настоящим оружием, правда, со спиленным бойком. А ещё я помню, как два раза в неделю мы все приходили в школу в зелёных рубашках — и юноши, и девушки, строились, и наш военрук, Николай Павлович, полковник в отставке, очень смешно показывал нам, как нужно и как не нужно поворачиваться на месте… Помню его рассказы о том, что делать в случае ядерного удара — надо лечь на живот ногами к «грибу» и закрыть голову руками. Потом, когда я уже был в армии, помню, как офицеры шутили — в перерывах между политзанятиями, где излагалось тоже самое — надо ещё надеть на себя белую простыню и своим ходом ползти на кладбище. В возможность выживания после ядерного удара не верил никто из них… Но это, так сказать, грубая реальность. А на уроках НВП мы с удовольствием слушали про отравляющие газы и о действиях мотострелков в бою, с радостью стреляли в тире и огорчались, что дают мало патронов. Николай Павлович тогда организовал кружок и с желающими занимался дополнительно — заставлял бросать гранату в макет танка, преодолевать полосу препятствий, зато «на закуску» давал стрелять в тире столько, сколько захочешь. Из трёхлинейки, конечно.

Да, потом я узнал, что в современном бою, особенно с развитыми державами, на которых нас, собственно говоря, и натаскивали (называя их «вероятным противником»), из неё пострелять вряд ли удастся — выходить с оружием столетней давности против натовских солдат несколько странно. Но ведь, в конце концов, в начале Великой Отечественной войны, когда не хватало патронов, Ленинградские оружейные заводы получили команду выпускать ножи и пики — командование, очевидно, полагало, что если подпустить фашиста на близкое расстояние, то с ним можно справиться как в 1812 году с французом…

Но что все эти военные тонкости для советского школьника! Кульминацией НВП для меня стали стрельбы из автомата на полигоне. Помню, как нас привезли туда, выдали автоматы и патроны и помню страх обслуживающего персонала — как бы чего не случилось. Каждую гильзу надлежало найти и сдать, а одна у кого-то потерялась, и весь класс её долго искал, ползая на карачках по полю. Потом нашли и все облегчённо вздохнули. И это подчёркнуто серьёзное отношение к какой-то гильзе мне тогда очень понравилось — ни на одном предмете не чувствовалось такой серьёзности взрослых, всё-таки урок — эта и учёба, но и игра, а тут у нас в руках настоящее оружие! И действительно, для нас уроки НВП были школой патриотизма — не того казённого, патриотизма, который рисовали лозунги и плакаты, а патриотизма настоящего, когда держишь в руках автомат и знаешь, что если завтра война, то ты пойдёшь защищать Родину, своих родных и близких, и вот у тебя в руках грозное оружие, которого боится — реально боится! — весь мир. Мы помнили рассказ о Карибском кризисе — скупой, сквозь зубы, рассказ учителя истории — нашего директора (который, как я сейчас думаю, может быть, именно как директор и не боялся вообще об этом говорить). Как в Западной Европе стояли почти лицом к лицу, с заведёнными моторами, танки, готовые по приказу ринутся друг на друга… И мы ощущали — реально ощущали, — что наши уроки НВП встраивают нас в эту грозную силу, перед которой трепетал весь мир тогда. И мы гордились этим…

И вот теперь я читаю, что Госдума РФ принимает в первом чтении законопроект, призванный ввести начальную военную подготовку в школах в качестве обязательного курса. Эта акция вызывает у меня странные чувства. Ведь советской империи уже давно нет, Россия уже 15 лет не только не сверхдержава, но даже с трудом может быть названа государством с развитой рыночной экономикой, поскольку развитый рынок — не только энергия предпринимателей, но цивилизованное законодательство и отсутствие коррупции. Понятие «патриотизма» звучит сейчас сомнительно и ассоциируется, скорее, с маргинальными группировками, а представление о службе в армии у современной молодёжи по большей части связано с отсрочками и «откосами». И что будут чувствовать сегодняшние школьники, взяв в руки автомат Калашникова? Дай-то Бог, если они воспримут уроки НВП как продолжение детской игры «в войну»…

Яков Назаров

ЁЖИК В МУЗЕЕ

До 3 июля в залах Музея личных коллекций будет продолжаться «Сказка сказок». Ее нам рассказали супруги Юрий Норштейн и Франческа Ярбусова, режиссер и художник мультипликационного кино. Практически все люди в России видели и помнят фильм «Ежик в тумане». Он уже давно оторвался от своих авторов и существует сам по себе как самостоятельная строчка в мировой культуре.

И вот на этой выставке мы можем ощутить, как это все рождалось (с фильмом «Шинель» нам еще предстоит познакомиться).

Выставка продлена по просьбе самих зрителей. Такую концентрацию доброты, света и печали нельзя припомнить за все последние годы. Никак не покушаясь на заслуженную славу и признание режиссера Юрия Норштейна (фильм «Сказка сказок», по-моему, признан лучшим мультипликационным фильмом за всю историю этого жанра), надо признать, что создателем образов, первого импульса, из которого потом рождается фильм, является художник Франческа Ярбусова. Вместе эта пара художников представляет собой своеобразного «одноликого» Януса.

Равноценной составляющей выставки, наряду с эскизами, макетами, рисунками являются тексты, которые сопровождают зрителей по всей выставке. Эти мысли вслух Норштейна очень помогают проникнуть в суть образов, рожденных вдохновением супругов.

Есть простые вещи, замечает Норштейн, - приглашение к столу к общей трапезе, путник, идущий по дороге, детские тайны, чистый лист перед художником, растущее дерево… Именно из этого состоит жизнь человека. «В мотиве вечности мы хотим сделать то, что должно быть в душе».

Интересно узнать, что у всех персонажей известных нам мультфильмов есть конкретные прототипы. Образ поэта из «Сказки сказок» - из сочетания образа Мандельштама, Лорки, Незвала, Маяковского и больше всего – Гумилева…А Акакий Акакиевич из «Шинели» навеян лицами академика Капицы, М.Сарояна, Г.Рождественского. Глаза волчонка взяты из иллюстраций французского журнала. Выставка размещена в нескольких залах одного этажа музея. Она немногословна, как и вообще искусство мультипликации. По выражению древних – «умному достаточно».

Двигаясь по выставке, мы точно в тумане сталкиваемся с белой лошадью, филином, Акакием Акакиевичем, поэтом, волчонком и выходим на улицу, получив заряд доброты и любви, которых нам всем так не хватает.