"ИНФОРМПРОСТРАНСТВО"

АНТОЛОГИЯ ЖИВОГО СЛОВА

Информпространство

"Информпространство", № 189-2015


Альманах-газета "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО"

Copyright © 2015

 

Подполковник Яков Злотник. 1945 год

Эльга Злотник



День победы!

В день Победы всегда светило солнце. И в тот день тоже в окна нашей комнаты светило, и синие снегири с розовыми грудками на ситцевых занавесках, казалось, радостно ожили.

С утра по радио звучали самые любимые и знакомые песни. Фронтовые мне почему-то нравились особенно. Наверное, потому что отец иногда напевал их, и было в этом столько сокровенного, что, как крылом, задевало и меня. «Эх, дороги, пыль да туман…» – вполголоса пел он, мастеря что-нибудь по хозяйству, в те редкие часы, когда он был свободен и находился дома.

В тот день в форточку, раздувая занавески, врывался весенний ветер вместе со звуками бравурного марша, под который шли по нашей улице колонны демонстрантов. По-быстрому позавтракав, мы выкатились с братом во двор, где к этому времени уже собрались все из нашего подъезда: и Колька Полищук, и Светка Покусаева, и Лялька Мязина, ее еще звали Чита, в честь обезьянки – спутницы Тарзана, фильм про которого мы уже посмотрели все по несколько раз. Лялька прилипла к брату, что-то ему объясняя, при этом отчаянно жестикулируя и гримасничая. Ее из-за этого и прозвали.

Мы высыпали из двора на улицу поглазеть на колонны демонстрантов. Они с песнями и плясками двигались к Карла Маркса, центральной нашей улице. Если смотреть вдаль, то видно было, как колонна спускалась вниз к Чердымовке, а потом поднималась на сопку вверх. «Кто хочет со мной?» – спросила тетя Надя Середа, соседка с первого этажа. Дом у нас был дружным – специально его для семей военных построили, и поэтому я знала: если с тетей Надей, то можно. Светка Слепенкина, Вовка Цяук и Лялька Мязина пошли. А мы остались. Сегодня папа дома, а это редко бывает – он то в командировке, то на стройке. И немного еще поболтавшись на улице, мы, как нам сказано, ровно к двум вернулись домой.

Пока мы гуляли, мама с папой приготовили праздничный обед. Конечно, это сильно сказано. В Хабаровске главной едой у всех была рыба и красная икра, на которую я уже смотреть не могла, и еще крабы «Снатка» – консервы, ими были завалены все полки в продуктовых магазинах. Мама из длинной зеленой гусятницы разложила тешу по нашим эмалированным хорошеньким мисочкам. А на сладкое она принесла с кухни еще одно блюдо. «Наполеон!» – восторженно догадался братишка. И поставила на стол пышный многослойный торт. Они с папой его обычно готовили на пару, всегда на удивление согласованно и радостно.

Мама иногда называла папу «мой маршал». А он закончил войну подполковником, и в Хабаровске ему еще лет десять, вопреки всем положениям, не давали очередного воинского звания. А папа работал себе, занимая, будучи подполковником, генеральские должности начальника строительства аэродромов и строил, строил, строил.

Отец про войну нам не рассказывал ничего. Все, что я знаю о том, как он воевал все пять лет, от начала до Победы, я узнала от мамы потом. Он ей все-таки что-то рассказал. Мама была веселой, а рядом с отцом становилась еще веселей. Он подходил к ней, проводил своей широкой ладонью по ее вьющимся волосам и целовал в висок.

Он вообще считал, что спасла его на войне она. Сейчас я думаю, наверное, и правда – в этом его утверждении что-то есть. Взять хотя бы, как они поженились. 4-го сентября 1941 года. Я часто представляю – притихшая Москва. Немцы на подступах к городу. ЗАГС Свердловского района на Каретной, за пустынном садом Эрмитаж. Осенний день. Мне почему-то кажется, что он обязательно был солнечным. И мои родители – такие молодые! Хотя папа уже прошел после академии одну войну, финскую. Отец высокий,

гимнастерка, портупея через плечо и рядом еле достающая ему до плеча моя красивая мама, студентка театрального института. И ее, искрящиеся радостью, огромные, карие глаза. Когда мама улыбается, мне всегда становится радостно, так она умеет улыбаться.

«За весь день вы единственные, кто сегодня решил к нам прийти», – говорит им невысокая полная женщина-регистратор.

На следующий день, после того как они расписались, отец уехал на фронт. Он тогда приезжал на переформирование.

А в тот день Победы в Хабаровске мы после обеда пошли в Детский парк над Амуром. Братишка покрутился на каруселях. Я покаталась на пони. Он был толстенький, серенький, с глазами как два больших жука и с длинными ресницами. Пони смотрел на меня так, как будто уже меня видел. «Мам, не волнуйся, он меня знает», – говорила я, залезая на маленькую лошадку.

Вечером у нас гости. Первыми пришли дядя Коля с тетей Раей. Дядя Коля высокий, шумный. «Ну, как дела, командир?» – начал дядя Коля, с порога и подхватив на руки моего братишку, вручил ему картонную коробку. Затем поставил его на пол, и тот, открыв, вытащил игрушечный пулемет. «Ну, ты ему угодил», – засмеялся отец, увидев сияющую физиономию моего братишки. Тетя Рая была модница. Мне в ней все нравилось. И платье, и прическа и сумочка. Все всегда было подобрано по цвету. И она мне казалась немножко похожей на Снежную королеву, только добрую. А вообще-то она была хирургом и очень хорошим.

Потом, как всегда, пришли дядя Паша с тетей Кристиной. Тетя Кристина была веселой, а дядя Паша очень серьезным и важным. На тете Кристине платье с кружевным воротничком, синее, ну точь-в-точь под цвет ее глаз. Немного позже заявились и Полищуки, они жили в нашем подъезде. С их Колькой, длинновязым, кудрявым, как отец, я дружила. Жена Полищука была строгой, но тоже веселой.

Но самой веселой мне казалась моя мама. Нас, детей, спать не отправляли. Некуда. Комната-то одна. Оранжевый с бахромой абажур над круглым столом. Все здесь чувствовали себя свободно и вольготно. И это вольное, почти родственное братство витало по нашей комнате, как птица.

Взрослые выпили за Победу, за друзей, за однополчан. А потом дядя Коля предложил выпить за моего папу. «Помнишь, как ты меня из штрафбата вытащил? Если б не ты, ничего бы я сейчас не праздновал», – говорил он, поднимая бокал. Бокалы были зеленые хрустальные, на высокой ножке.

Женщины пили вино, и мне мама тоже дала попробовать, и я с гордостью смотрела по сторонам.

– Давайте выпьем за Яшу, – предложил снова теперь уже Полищук.

– Да ладно тебе, – отмахнулся отец. Он, как всегда, попадая в центр внимания, чувствовал себя неловко.

– Да что ты, как красна девица! – притворно возмущался дядя Коля. И, обращаясь к высокой сероглазой своей жене:

– И не поверить, если бы своими глазами не видел, как он там… Ему ж море по колено! Это ж он нас тогда спас. Бригадный инженер... А никогда ты за нашими спинами саперскими не прятался. Везде сам впереди шел!

Так потихонечку, сидя за столом, я узнала, как на безымянной высоте отбили они атаку, и что осталось их всего несколько человек. И даже к званию Героев их должны были представить. Да вот командир со всеми необходимыми документами к немцам сбежал. О том, что отец после тяжелого ранения лежал в госпитале и снова ушел на фронт. А о том, что его, раненого, саперы вытащили с поля боя, я узнала от мамы, но уже позже.

К вечеру начались танцы. Мама любила и умела танцевать. И я видела, как они с папой становились все моложе и моложе. И война казалась мне не такой уж страшной. Тем более, что мальчишки играют же в войну, и это даже интересно.

А однажды, когда никого не было дома, и я не ходила в школу, потому что была простужена, я залезла на стул и достала со шкафа два тяжеленных тома в коричневой

обложке, на которой было выдавлено два слова: «Нюрбергский процесс». Открыла, начала

листать. Тот ужас, что меня охватил тогда, приходил ко мне затем многие годы. Вот, оказывается – какая была война!

Я запихнула их обратно на место и долго сидела в оцепенении. Начали мне сниться сны, что я попадаю к фашистам. Один из них гладит меня по голове и наощупь, по вьющейся волне, понимает – кто я. Я вижу этот вспыхнувший в его глазах огонек догадки и в ужасе просыпаюсь. Вот на какой войне был мой папка.

А я даже не знаю толком, сколько у него орденов и медалей, и за что он их получил? Может, потому, что я девчонка, а может, потому что никогда отец их не надевал. А мама про медали не говорила, она была счастлива, что он вернулся, что он рядом с ней.

«Вот какой твой папка!» – как-то показала она мне фотографию, которую перед этим достала из шкафа. Еще минуту с любовью глядя на нее, передала мне. И я увидела отца – подтянутого, в гимнастерке, в портупее, сидящего за широким, окованным по краю металлическими пластинами столом, с мягкой улыбкой и задумчивым прищуром серых, немного раскосых глаз. Напротив него сидел мужчина постарше, более важный на вид, в пилотке. Я перевернула фотографию: «Вена, 1945 год». «А это кто? – спросила я. – Его начальник?» «Нет, – улыбнулась мама, – его ординарец». Тогда-то я не поняла, это потом до меня дошла такая смешная закономерность – все папины ординарцы выглядели, как начальники.

Из Хабаровска мы уехали, долго колесили по России, Украине за отцом, который строил аэродромы. День Победы в военных городках, где мы жили, оставался таким же главным праздником, как Новый Год. Но потихоньку уходил вдаль, как длинный поезд, который вот, только что был здесь, потом медленно тронулся, и, теперь удаляясь, вот-вот мелькнет последний его огонек в туннеле. И когда собирались за столом молодые офицеры, не бывавшие на войне, слушали истории тех, кто был там, мне казалось, без должного внимания.

И, наконец, когда отец демобилизовался, мы вернулись в Москву. То-то были довольны дедушка с бабушкой, когда после всех разлук, дочка с внуками оказалась рядом.

В Москве День Победы праздновали пышнее. В десять часов утра отец с мамой смотрели парад. Звучали песни, уже немного забытые, но не совсем. Их как будто вынимали из сундука, как старую праздничную скатерть. И тогда звучало: «Утро красит нежным светом стены древнего Кремля…» Я уже редко смотрела парады. Ну, что может быть тут интересного? Те же пушки, танки, солдатики – детская игра. Стоит какой-то мужчина на машине, объезжает ряды военных, а те орут в одну глотку. Спектакль можно смотреть, но не больше двух раз. Скучно. А папа с мамой смотрели.

«Смотри, – говорил отец маме, сидящей рядом с ним на диване, – наши идут!» А голос диктора за кадром произносил: «На Красную площадь вступает Военно-инженерная академия имени Куйбышева, прославленная именами многих героев Великой Отечественной войны, среди которых Герой Советского Союза генерал Карбышев!..»

Мы, дети, уже не всегда сидели с ними за праздничным столом. И среди гостей, приходивших вечером, уже не было бывших однополчан. Но днем отец надевал китель и шел в Парк культуры, а последние годы к Большому театру. Иногда с ним туда выбирался и старший брат. Фронтовиков собиралось все меньше и меньше. А знакомых среди них почти не осталось. Последний раз отец вернулся домой бледный, уставший и расстроенный. «Больше ходить туда не буду, – сказал он, – из наших почти никто не приходит...»

В этом году 9-е мая тоже было солнечным. Муж включил на кухне телевизор. На Красной площади шел парад. На грузовиках, неуклюже имитирующих старые «полуторки», провезли ветеранов. Они выглядели, как дети, которым дали флажки и одели в новые костюмы. Вот сейчас пройдет папина академия, все ждала я. «А где ж она? – спросила я у мужа. «Да вот же идут». «А почему даже не вспомнили, что она имени Куйбышева?» –

расстроилась я вдруг отчего-то. «Наверное, она теперь называется по-другому, – сказал муж, – Куйбышев же революционер». Я смотрела в экран, и мне было обидно.

Вечером у меня дела. Отца и мамы уже нет. С кем праздновать? Вышла из метро. Все бегут озабоченные. Смотрю, на площади рядом с супермаркетом плакат висит. Супермаркет весь в лампочках и плакат лампочками по краю украшен. На нем ветеран седой, румяный, а рядом мальчик флажок держит, и синими буквами: «Спасибо деду за победу!» «В таком возрасте у ветеранов внуки были лет двадцать пять назад», – подумала я. И ничего вокруг, кроме этого плаката, чтобы напомнило о Дне Победы. «Как же так? – я оглядывалась по сторонам. – Неужели все проходит и ничего-ничего не остается?»

«Этого не может быть!» – пристала я к мужу. «Не может, – согласился он со мной, – ты же помнишь. И многие помнят. Просто не говорят об этом». «А мысли и чувства сильнее слов», – уцепилась я, как за спасительную соломинку. «Сильнее», – согласился он и грустно посмотрел на меня.

* * *

Об авторе: Эльга Яковлевна Злотник – писатель.