Ежемесячная газета "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО" Copyright © 2008

Александр Говорков

Тень ветки

Федор Достоевский. Портрет 1847 года

Нечаев был дедом Федора Михайловича Достоевского по материнской линии. Купцом он был талантливым, а посему богатым. Однако в самом начале Отечественной войны дела его расстроились, он крупно задолжал. Нечаев долги выплатил, но французская армия стояла уже на рубежах Бородина. Оставалось одно — превратить инвестиции и активы в ассигнации и бежать. Набив саквояжи бумажными деньгами, семья выехала из Москвы на нескольких подводах. Несчастье преследовало её, как вражеский бомбардировщик.

Во время форсирования какой-то речушки подвода с багажом перевернулась, и содержимое ее затонуло. Саквояжи с ассигнациями выловили, но бумажки насквозь промокли и слиплись между собой. Их пытались отделить друг от друга и просушить, разложив на подушках. Результат оказался плачевен. Даже французский шаромыжник-фармазон не польстился бы на подобные банкноты. С тех пор деньги не липли к семье Достоевских.

Мать Владимира Владимировича Набокова происходила из семьи купцов Рукавишниковых. Роскошь, окружавшая Набокова в детстве, — преимущественно рукавишниковского происхождения. Если моя дикая догадка верна, то часть набоковского благополучия обеспечена и нечаевскими денежками.

Владимир Набоков. Фото 1963 года

Никто не составляет железнодорожное расписание так, чтобы поезда намеренно сталкивались. Но есть предопределенность. Вряд ли дальневосточный состав потерпит крушение на Московской железной дороге. Врезаются друг в друга поезда, курсирующие по одним и тем же рельсам. Это уже попахивает судьбою. Какой рок смежно рифмует жизни Александра Керенского и Владимира Ульянова? Или — неточно и перепрыгивая через три строчки — Гаврилы Державина и Осипа Мандельштама? Чья рука свернула стрелку набок на захолустном разъезде Достоево Каменец-Подольской губернии? Понеслись навстречу бронепоезд «Набоков» и фирменный пассажирский «Достоевский».

Апрельской ночью одетые в голубое господа волокут Федора Михайловича в жандармерию, к Леонтию Дубельту. Тот, сурово сузив немецкие глаза, вопрошает: «Достоевский?». «Достоевский, Достоевский...» — словно герой мультфильма лепечет арестованный. «В тюрьму!». Достоевского везут в Петропавловскую крепость. Там его встречает старичок в мундире генерала от инфантерии. Это комендант крепости. Повторяется краткий диалог народа и власти. «Достоевский?» «Достоевский...» «В камеру!» Фамилия генерала Набоков. Он отменно исполняет свои обязанности и каждый день самолично обходит заключенных. Высочайшим распоряжением на коменданта Набокова возложена также роль председателя следственной комиссии по делу Петрашевского и участников его кружка. Выводы комиссии таковы, что преступников (в их числе и Достоевского) приговаривают к «смертной казни через расстреляние». Почитали, однако, письмо Белинского к Гоголю! Нечего умничать в России.

Генерал от инфантерии Набоков — прадед Владимира Владимировича. В своих многочисленных интервью писатель об этом не упоминает. Говорит взахлеб о предке-крестоносце, о князе Веронском — покровителе Данте, о мифическом Набок-мурзе, об отце — министре-либерале Временного правительства... Зато Достоевский помянут чаще других русских писателей, чаще любимого Гоголя... И все недобрым словом.

Набоков был ревнив к чужому дару. Поругивал современников: Борхеса, Пастернака, Сартра... Но к Достоевскому испытывал маниакальную неприязнь. Честил Федора Михайловича отчаянно: «просто журналист, реакционный журналист, журналист, любящий дешевые эффекты, никудышный комедиант, ангажированный писатель, писал плохие романы для молоденьких девушек, отвратительное морализаторство, газетные штампы, помпезный стиль, мелодраматический сумбур, пошло-фальшивый мистицизм...». Лепил ярлыки не обинуясь. В «Лекциях по русской литературе» характеристики, понятное дело, помягче. Здесь на первый план выходят претензии художественного толка —«отсутствуют описания природы... в его мире нет погоды... не видит своих героев... это просто куклы... угрюмый мир холодного умствования... не могу представить убийцу и проститутку, склонившихся над Евангелием...» — и вообще: так не бывает.

Этот довод особенно нелеп в устах Владимира Владимировича. А страна Зоорландия бывает? А имя Гумберт Гумберт бывает? А похождения Вана и Ады давно с вами случались? А Цинциннат Ц. бывает? Мозговая игра в бисер... Впрочем, само название романа «Приглашение на казнь» — уже оговорка по Фрейду. Это с подачи генерала Набокова «пригласили на казнь» Федора Михайловича вместе с другими петрашевцами. Черным зимним утром прочитали смертный приговор, напялили балахон с капюшоном, целились из ружей... Потом помиловали, на обледенелом эшафоте ломали над головой шпагу, заковывали на морозе в кандалы, увозили в Сибирь...

Никакого мистического рока, наверное, нет. Просто неладно вышло у Набоковых с Достоевским. Такие душки-либералы — Владимир Дмитриевич, Владимир Владимирович — и такой реакционный дедушка. Нехорошо... Вот и оправдывался неосознанно Набоков всю жизнь. Ну что за великий писатель Достоевский? Большой писатель так не поступает! Так себе, второй сорт, зелен виноград, такому Сибирь только на пользу...

А если роковое предопределение все-таки существует и, влекомые неведомыми энергиями, скрещиваются, скрежеща, звуки предназначенных столкновению имен, тогда... Преимущество на стороне многодетного Достоевского. Потомки его живут в России и сейчас. Кажется, один из них водитель трамвая...

Тогда я не удивлюсь, если однажды трамвай, управляемый Андреем Достоевским, вдруг сойдёт с рельсов и на полном ходу сомнет памятник Набокову, круша чаемый мрамор руки и впечатывая в него тень внезапно рухнувшей трамвайной ветки.

Бабочка Евразия

В бабочке существенны крылья. Именно они привлекают внимание.

С некоторой натяжкой можно сказать, что бабочка состоит из крыльев. Рисунок их симметричен. Когда бабочка складывает крылья, кажется, что в беззвучном рукоплескании сходятся ладони.

Тысячелетия подряд бесстрашно сидит на глобусе бабочка Евразия. Каменистые Рифейские горы, называемые казаками Каменным поясом, а ныне рекомые Уралом, служат ей невзрачным туловищем. Зато крылья цветасто и привольно распахнуты от океана до океана. Узор их красив. Немного поодаль от основания крыльев — на запад и на восток — два вытянутых в вертикальном направлении ярко-голубых пятна. Восточное из них носит сейчас название «Индия», западное — «Германия».

Обе страны имеют, несмотря на выход к морю, твердый континентальный характер. Прародина и последний приют арийцев. Коллективное бессознательное Германии тяготеет к буддизму… Гитлер лихорадочно искал Шамбалу. Нибелунги становятся персонажами «Рамаяны». Калидаса подает оброненное Гете перо. Очертания Индии и Германии совпадают в рисунке крыльев чудовищной евразийской бабочки.

Ближе к краю этих крыльев симметрично расположены карминно-красные округлые пятна Китая и Франции. Море для них значит уже гораздо больше, формируя не только кулинарные пристрастия, но чувство жизни на рубеже стихий. Французы и китайцы чувствуют себя земноводными и потому пожирают тотемических тварей — лягушек и змей. При этом и Франция, и Китай ощущают море как стихию враждебную. Они поворачиваются к нему спиной и устремляются вглубь континента, пытаясь обрести надежную материковую почву. Слово — один из инструментов борьбы с бездной. Поэтому обе нации ценят красное словцо, литературны и склонны к риторике. Конфуций выглядит своим в доску на Елисейских полях в компании Монтеня и Вольтера. Разумный консерватизм оборачивается вполне органичным атеизмом.

Самые же края украшает россыпи жемчужно-белых пятнышек. Правую их комбинацию мы почему-то называем Японией, левую же — Британией. Жемчуг живёт только в воде. Водяная поверхность зеркалит, дублируя окружающее, и островитяне тяготеют к живописи. Белые паруса кораблей равноправны облакам, курсирующим в небе архипелага. Чтобы острова не расползлись прочь, нужны символы наследственной власти, и английская королева попадает в объятия японского императора. С острова на остров трудно докричаться, и слово обретает краткость и точность. Цвета теряют континентальную насыщенность, чай пьется из чашек неимоверно тонкого фарфора. Чаша Грааля до сих пор хранима самураями. А за водной бездной лежит одна и та же огромная страна, нуждающаяся в колонизации – Винланд, Перл-Харбор. Японцы и англичане, братающиеся на берегах Миссисипи — новая встреча на Эльбе.

Не складывай крылья, бабочка Евразия! Их симметричность и так очевидна. Иначе осиротевший глобус станет скучен, как асфальтовая дорожка осеннего сада. Впрочем, бабочка не исчезнет полностью. Лишенная крыльев, она превращается в гусеницу — залог новой жизни. Высятся осевые Рифейские горы — горловой Урал — серые и неказистые с виду. Жизнь кипит внутри них. Там, глубоко под землёй, среди несметных сокровищ, ждет мастера Хозяйка медной горы. Попробуйте в этом месте посверлить глобус, и вы наткнетесь на залежи сверкающих самоцветов. Не зря же летала легендарная птица Гаруда на священную гору Меру.

Из «портфеля» журнала «Кольцо А»