* * *

– Никогда не говори никогда,

– Сказал и выпрыгнул из автобуса

И остался уже (навсегда?) позади

На белой от света иерусалимской улице

Посреди огромного дня

На этой странной, страшной, крошечной

Бесконечной земле –

С лицом библейского пророка

В серой киргизской шапочке...

 

С самого начала мне почему-то хотелось

Запечатлеть, запечатать

Его в своей памяти, –

Он покорно и снисходительно

Подставил свои дымчатые глаза

Фотоаппарату...

 

Если есть в этом мире никогда, –

Записала я накануне в своей тетрадке

За сколько-то часов, минут, мгновений

До этой встречи, –

Если есть в этом мире никогда, –

Кричало и кричит мое сердце, –

Это мир лжи,

Подлой, трухлявой лжи,

На которую ни в коем случае

Не следует соглашаться!

 

– Никогда не говори никогда, –

Неожиданно ответил мне пророк

В облике элегантного экскурсовода

По иудейским древностям,

Чьи красивые дымчатые глаза

Скользнули по мне,

Равно, как и по этому, единственному

И уже канувшему в вечность дню.

 

Прогулка

Сколько мы встретили деревьев,

Стоящих в обнимку!

Полосатое коричневое поле, –

Видно, как еще молода

И как еще хороша земля.

Мы видели соловья

И комариную спинку

(В чашке! – прощальную, утопающую, –

Ах, уже ничего изменить нельзя!)

О соловье мы опять заспорили, –

Я сказала,

Что слово соловей –

Чудеснее самого соловья.

Золотые мачты, шпили, шатры –

Начало!

Лето в самом начале –

Филемоны, Бавкиды и Тополя.

Дом. Окно. Увитое –

Конечно же, виноградом.

Или плющом.

Вы сказали,

Что это – хмель.

Даже в этом мире, –

Самом сиром и самом коварном,

Есть блаженные вещи:

Окна, арки, духи шанэль.

 

И еще многое мы узрели

С отроком Даниилом

В лето – начала июня,

Седьмого дня.

Мы ходили по этой земле,

Мы ее жалели.

И земля любила

И тебя и меня.

 

***

Как на вечную разлуку

Всякий раз с тобой

Расстаюсь! И множу муку,

Ангел мой.

Колокольчиком хрустальным,

Зовом, глубиной,

Перламутром, далью, тайной

Это надо мной...

Мы забыли:

Мы летели

На огонь... звезды?

Мы устали,

Мы сгорели? –

Помнишь ты?

Потому так больно снова,

Заново, опять

Золотое наше Слово

Вспоминать.

Узнавать Огонь и Влагу

Здесь, в траве, в цветах,

И нездешнюю отвагу

Низвергаться в прах...

 

Там, за гранью жизни тесной,

В ясном свете дня,

Полнозвучном и чудесном,

Ты узнал меня...

Но темны земные встречи,

Горек долгий путь, –

Ангел мой, задуем свечи...

Вспомни и забудь.

 

Стена плача

Как одиноко в Твоем мире, Господи!

Ты играешь в нас?

Из ничего творишь нечто:

Мнешь, формуешь, закаливаешь.

Отсекаешь – лишнее...

(А лишнее – это детские пальчики

Моей кроткой мамы,

Ее легкая плоть, вся жизнь,

Которую мы закопали в землю...)

Не отступаешь от своего совершенства

Ни на йоту.

Хлеб стыда!

А хлеб, пропитанный кровью, потом

И всем остальным,

Несъедобный хлеб

Дарованной Тобой жизни,

За которую еще платить и платить...

 

Может, все это – сон?

Сон, который снится и снится твоему Адаму?

Существу, у которого так и не заладился

Роман с Жизнью?

Ведь Hava, Ева на твоем святом языке

Всего лишь – жизнь.

Так позови нас, зазвони в колокольчик:

Хватит, пора вставать!

 

* * *

Вкус горькой горечи под языком.

Дом сумасшедших

На Земле,

Где райская роскошь

Пробивается сквозь все –

Даже к самой одинокой душе,

Бьющейся в паутине

Национального

Страхования, благоприимства, благоустройства..

 

О, битахон – Жизнь битуах* на Святой Земле!

От чего ты страхуешь?

От страха?

От страсти?

От старости?

От рабства?

От ненависти?..

 

Но идешь по раскаленной улице

В самый бесприютный час –

И открываются какие-то форточки:

Благость, благодать, блаженство...

 

*Битахон (ивр.) – безопасность,

битуах (ивр.) – страхование.

 

Памяти поэта

Что наш друг Авалиани?

Страстотерпец языка...

Попивая Телиани,

Сочиняет на диване? –

Сквозняком через века

Не кончается строка.

 

Никогда не счесть алмазов

Ни в пещерах, ни в ночи,

Ни в зеркальных чудо-фразах.*

Сердце пылкое, кричи...

Лепет листьев, рокот слов,

Снов чудесные виденья.

В белом коконе зимы

Мы вошли в стихотворенье

И уже не властны мы, –

Звук серебряный коньков,

Слезы, страхи, звон подков...

 

В жерло, в бездну языка,

В зазеркалье корнесловья

Унесла его Река

От земного суесловья

В молоко и мед Зимы

Залетейского разлива,

За кудыкины холмы...

 

речь река реку счастливо

 

*Дмитрий Авалиани – автор диковинных палиндромов («зеркальные чудо-фразы»), перевертней, анаграмм и просто прекрасных стихов. Образ Зимы, здешней и нездешней, залетел в это стихотворение как-то сам собой. Много позже я узнала о подробностях гибели замечательного Д.А. под колесами автомобиля, – это случилось в Москве, зимой, накануне Нового года.

 

Дайвер

Кто ныряет в голубые бездны,

В синий омут с головой, –

Для того понятней и чудесней

Шелест звезд и поздний чай с халвой, –

Чай вдвоем, и лунная дорожка,

Вдох и выдох, вздох и благодать...

Погоди еще – еще немножко:

Мы не будем больше умирать!

 

Сладость мира скорлупой сокрыта

(Выходи на битву, старый крот*!), –

Океанской свежестью забытой

Веет от предчувствия высот...

 

А пока – в коралловые грезы,

В плотную, тяжелую волну!

И совсем – совсем не видны слезы,

И на синем ищешь белизну...

 

*«Выходи на битву, старый крот» – парафраз блоковской строки «Выходи на битву, старый Рок». А «старый крот» – крот истории, очень старой Истории, которая кончается на наших глазах, тяжело уступая место Неслыханной, Новейшей. Автор рассчитывает на осведомленность читателей, которые соединят в своей голове Рок (предопределенность, несвободу) и этого крота (который вызывается на битву!), и поймут, точнее, – поймают на лету! – сказанное.