"Информпространство", № 188-2015 Альманах-газета "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО" Copyright © 2015

Федор Гаврин

Истории, что с нами происходят

История

Большинство историй, что с нами происходят,

или не имеют рассказчика, или некому бывает слушать,

а память человеческая сами знаете какая.

Летний полдень. Народу – кто пришел, кто приехал – много. Ветер смешал теплые запахи цветов с прохладой свежевырытой земли и щебетом птиц. Согласно последней воле покойницы никто не произнес ни слова, и все собравшиеся простояли пятнадцать минут в мире. Были и молча ропчущие, но и они пороняли скорбные маски себе под ноги.

Надежда Семеновна взмахнула до семидесяти пяти, так и не успев состариться, и теперь лежала в гробу узнаваемая всеми, даже с кем не виделась десять и более лет из-за своего характера. Характера говорить человеку правду в глаза. А кто ж за такое стерпит?

В свое время пожила она с разными мужьями – неподолгу, но в любви. Детей воспитала троих: старшую дочь от первого брака, младшую – от второго и в позднем, третьем браке сына младшей дочери. Он-то и заправлял последними минутами, что полагаются каждому из нас в конце пути.

И перед тем, как приладили крышу, отзвенели медные денежки, и возвернулась на место земля, глухо бия в дом без дверей и окон, что ни гостя не впустит, ни хозяина не выпустит, – внук на глазах у всех вложил бабке под руки мобильный телефон.

Не сказать, что подобный жест никого не смутил, но перебило любопытство: зачем там телефон? К тому же она по трубке никогда не разговаривала. Набрав номер, это каждый подтвердит, почти тут же давала отбой. И как ни «алекай», как ни кричи – с другой стороны ни словечка не услышишь.

Сама Надежда Семеновна объясняла так:

– И этого достаточно! Не рассориться же мне со всем белым светом?

Ладно, проехали…

После кладбища все потянулись в пристанционное кафе, где и помянули. Родственники не поскупились. Даже был накрыт стол для незнакомых – заходи и откушай за ушедшего человека, жившего рядом с тобою.

И заходили, и откушивали…

Может, именно поэтому на следующий день в городе знали, что схороненная в воскресенье женщина была правдолюбкой, и что глупость она считала заразной болезнью и этим объясняла и плохую политику в городе, и воровство чиновников, а пьяных водителей –неизлечимыми идиотами. Кто-то назвал даже номер ее мобильного.

Клавдия Ивановна в обед забежала в «Связной», поздоровалась со всеми, положила двести рублей на телефон, подумала и положила пятьдесят на всплывший в памяти номер.

Леночка, оператор, протягивая квитанцию на подпись, заметила, что на этот самый номер положили и по сто и по пятьдесят рублей человек уже двадцать. Но что самое поразительное… деньги абоненту поступили…

Вечером того же понедельника Клавдия Ивановна отправила СМСку на новый номер:

стынет мое сердце

сын уехал на заработки

ни весточки ни словечка

звоню не доступен

Приписала номер телефона сына и отправила. Подождала. Отвлеклась, когда на плите засвистел чайник, а проходя мимо зеркала, – отвернулась. И ни с того ни с сего затеяла стирку… Перед самым рассветом заставила себя принять душ и лечь, но уснуть не получилось – позвонили:

– Мамка! Ты в порядке?

– Сынок… – сказала и замерла.

– У нас нет связи. За сорок километров на дрезине тащился. Высветилось: позвони матери! Что у тебя?

– Поиздергалась я, – и заплакала без слез.

– Знаешь, как ненавижу письма писать! Так что терпи. Но военных больше не тревожь! А то уволят… Будь! И еще…

Связь оборвалась. У Клавдии Ивановны пересохло во рту, пошатываясь вышла из комнаты, задержалась у зеркала, поднесла руку к лицу, потерла бровь. Прошла на кухню, долго не могла напиться.

К вечеру следующего дня на телефон Надежды Семеновны положили деньги более трехсот человек.

Поговаривали, что были и такие звонки: высветится ее номер – и молчок: мол, если не дурак, сам поймешь. Ну а кто дураком захочет слыть, даже для себя?

Так в отдельно взятом городе людям напомнили об уважении к самим себе и рядом живущим. Конечно, без привычки делать добро тяжело начинать, но сдвинулось. Сами на себя научились смотреть.

А в конце года оператор Леночка подсчитала, что на номер «надежды» было переведено до миллиона рублей.

По мере схождения к нам небес

– Поверь, не придумать сколько в женщине любви запрятано. Да взять хотя бы мою сестру: Танька и Танька, а во всем городе с его банками, магазинами, храмами, рынками не собрать всех денег, как она дочь любит.

Бывало, придут к нам в гости. Моей Настюхе пять и племяннице пять, сложатся и напроказят на всю десятку, жена в наказание по углам и разведет. А сестра им каждой в руки книжку и стихотворение выберет, выучите – свободны… и вместе с ними… Незаметно так и читать выучились. Никто из воспитателей наизусть не расскажет столько, а наши знают.

– Хулиганистые, видать?

– Да не то чтобы, но шкоды еще те.

Так вот, Танька–то разведенка. Для нее кругом изо дня в день всегдашняя жизнь, календарь без праздников. А тут письмо! Ну не совсем чтобы письмо, а записка. Пришла с работы, а во входную дверь пониже замка воткнута. Позвонила – нет ответа. А ее соседка, тетя Люся, всенепременно из детского сада и свою внучку и ее дочку забирает. Снова звонит и бумажку разворачивает. А в ней большущими буквами, синим карандашом:

ВАНИНА ТАНЯ НУЖО ДЕНЕК 336 ЗАТРА В 2

УДЕСКОГО МИРА ВЕНЕМ ВАНИНА АНЮ!!!

Тут сестра замок открыла, а квартира как воздух выдохнула – дышать нечем. Она к соседке. Два раза переспрашивала, на третий поняла: ее Анюта самостоятельно из сада ушла.

Как в таких случаях… слезы подобрала – и в полицию. Там ее записку на ксерокопию поменяли. И отпустили. Еще заявление оставила. И фотку. Дочкину.

Звонит мне. Скачет по словам, что уразуметь ничего нельзя. Понимать начал, когда о деньгах заговорила, – выкуп за дочку назначили. Триста тридцать шесть тысяч! И чтобы завтра!

Бог ты мой! Прилетаю. Таньку не узнать. Если в нее пальцем наобум ткнуть – сразу в сердце. Раздумываю, какое слово в начало поставить, иначе кто знает, что с человеком случится. Переспрашиваю про деньги. Попадись раковина моллюска, она бы в эту самую раковину вжалась бы, но проглатываю паузу и стелю соломки на двести тридцать тысяч рублей: – есть, мол, небольшой запасец, давай дособираем!

У Таньки лицо проявилось. Про семнадцать тысяч вспомнила. Хороший знак. А когда мы уже с ней со сберкнижки снимали там бешеные проценты. Хоть что-то к нашему берегу.

Объявилась тетя Люся, мы дверь-то забыли захлопнуть, принесла пять тысяч одной бумажкой и триста рублей обратно попросила, «а то как же без денег совсем?».

Здесь бы им по-бабски в слезах утонуть, но быстро присек.

Ближе к ночи надумал список, кто по моим расчетам и с деньгами и ссудить бы не отказался. Вначале имен набралось – не запомнить, а обзвонил – у всех прямо война вчера кончилась, хоть самим подавай. И вышло… не хотел, а набрал номер дяди Юры (наипервейший псих в нашей фамилии).

Всего вымолвил: «Доброй ночи!», а в ответ как конспект и не закрывался:

– Дети становятся по-настоящему ласковыми со стариками, когда тех и на белом свете нет… Мог бы и не застать.

Что правда, то правда! Дядя Юра последний родственник. Старший брат нашего с Танькой отца.

– Но раз ночью разбудил, говори что надо!

Прокашлялся, объясняю:

– Украли Аньку. На выкуп собираем.

– Приезжайте! – и трубку повесил.

Поехали. Жизнь, сам знаешь, в долю секунды проносится, а у нас как затормозила, что значит рубль к рублю собирать, ни о чем больше думать не можешь. Ни в одной песне про такое не поется.

Едем – никак не доедем. Опомнились уже у дяди Юры. Молотым кофе пахнет, вокруг книги стопками и на полу, и на диване. А на столе деньги. Много!

– Я, – объясняет, – все заначки достал!

Стали разбираться. Всего четыреста тысяч. Пятьдесят нашими. Двести пятьдесят купюрами из предыдущей спокойной жизни и еще сто тысяч, когда деньги были деньгами.

Обнялись и расстались.

С утра назанимали не помню, как и у кого еще четырнадцать тысяч.

Сестра на работу съездила, добавилось семь тысяч триста. К часу дня было триста тридцать три тысячи восемьсот рублей. Не хватало две двести! Хоть воруй!

И тут на Таньку накатило! Ничего не видит, ничего не слышит,..

– Пошли! – кричит.

Примчались к Детскому миру.

До двух оставалось двадцать минут, и вспомнил! Достал из брючного кармашка пятьсот рублей и ей в руки. А она не в конверт их, а бросает в сумку… к телефону, ключам, пакетикам, расческам, помадам... меня под руку и в двери. Отцепилась и отставила возле туалетов. А в моих глазах все еще распахнутая до дна сумка.

Жду. Осматриваю народ. Вот-вот должно обрушиться на голову, с минуты на минуту! Неужели, думаю, трушу? Но больше обидно, как сеструха с моей заначкой.

Отвлекли! «Гыр-гыр»! Две чернявенькие из туалета вышли, мимо прошли. «Гыр-гыр»!

А глазам словно сон показывают: сестра, а не признать, как воздухом разбавили – насквозь все видеть можно. Ноги переставляет, только не падает.

Меня как подбросило, оглядываюсь, а чернявеньких и след простыл. Танька и рта не открыла, все наперед знал.

Подошли в туалете две милые дамы:

– Ничего не рассказывай, сами про все знаем, заплакать не успеешь, как горе твое станет легче перышка, кто ушел – вернется, что потеряла – найдется!

Она им пятьсот рублей в руки.

Одна подула, повертела, сложила квадратиком, развернула, разгладила и вернула.

– Вот и горе твое стало ничье!

Так и расстались.

Смотрит Татьяна, а конвертика–то… нет.

Не могу вспомнить, что и о чем мы говорили, но буквами в голове отпечаталось. И там, где слова на «е» начинались, одни точки остались. Во как широко воруют!

– Пошли! – да так звонко, поморщится можно.

Вас когда-нибудь било током? В голову! По глазам, по ушам…

– Пошли!

Здесь в мою ладонь, как в норку, зарылись теплые пальчики. Сжал Анькину ладошку и понимаю: что ни под каким видом, пока жив, умирать не хочу!

– Ну же!

Самые волшебные слова на свете, те, которые вовремя сказаны.

– Ну же!

Татьяна разожмурилась. Анютка изо всех силенок толкала нас к прилавку. Там, рядом с кассовым аппаратом, прозрачный плексигласовый кубик, а в нем кукленок – глаз не оторвать, потому как на ценнике крупно, жирно выведено 336 рублей.

Рассказ подошел к концу. Помолчали.

– Так где же эта самая любовь, о которой разглагольствовал в начале, а?

– А ты в толк не взял? Представь! Если бы не любила?.. Убила бы!

– Законно!

За последним словом я услышал извинение и возникшее понимание, что не собрать всех денег, как женщина умеет любить своих детей.

…А уже пятьдесят!

В комиссионный магазин, что коммерчески удобно расположился между станциями метро «Маяковская» и «Белорусская», молодая пара сдавала ребенка. За этот год второй такой случай.

Единственный на весь город комок, в котором принимались бытовые приборы всех мастей и возрастов, но изготовленные под индивидуальный заказ и отслужившие не менее четырех лет, неукоснительно следовал «Правилам», привинченным к входной двери под стеклом, в строгой стальной раме. И в настоящий момент приемщик (он же и заведующий) наотрез отказывался оформлять малыша, где по предъявленной метрике возраст не превышал трех лет десяти месяцев:

– Читайте «Правила»!

– Какие правила?! – Молодая пара очень долго решалась на этот непростой шаг, их собственные аргументы к отступлению давно обветшали и порушились. – Нашего ребенка с руками оторвут! Уж будьте уверенны, в накладе не останетесь!

Приемщик растянул рот в дежурной улыбке:

– Дважды с руками не отрывают. В первом случае – да! Что «с руками», что «с ногами»... Сарафанное радио, знаете ли, на следующий день заглядывать стали. Заходили, смотрели, но… как выжидали, такое часто наблюдаешь. А что вы думаете: малыш – вылитый Президент. А с какого ракурса посмотреть, так чистый оригинал, никакая не копия. Даже фамилия за него: Джугашвили.

Заведующий перевел дух, где-то на задворках сознания мелькнула мысль: а правильно ли его поймут? – и закруглился:

– У нас по «Правилам», если одиночка сдал, одиночка и купить может, пара сдала, – только паре и продадим, а за этим целый автобус приехал. На третий же день.

Приемщик замолчал. Нахмурился. Потянул за цепочку часы, осмотрел циферблат, но ничего не захотел ни видеть, ни знать:

– А продали. Как фотографию из рамки вынули. И пусто!

Молодые как не слышали:

– А индивидуальное развитие? – солировал папаша. – Почему вы не учитываете развитие? Чей еще ребенок заговорил сразу на двух языках? Молчите? А ну-ка, Женечка, прочти этому дяде стишок! Сейчас вам на чисто итальянском!

И мужчина стал опускать на пол ярко-красные кроссовки, утепленные синие джинсы, собранные гармошкой, дутую светло-шоколадную куртку с капюшоном и варежками на тесемках, и все это было заткнуто крупной вязки леопардовой шапочкой, из-под которой торчали очень даже симпатичный нос, мокрая верхняя губа, веселая улыбка и подбородок с ямочкой.

– Вашему ребенку недостает целых двух месяцев! Такого разрыва во времени стихами ни на каком языке не восполнишь!

Приемщик тяжело вздохнул и впервые за жизнь услышал, как сплелись в его вздохе одиночество и тоска… И среди бескрайних Кара-Кумов из птицеварок, мясожарок, керогазов и мышеловок почувствовал себя миражом. Отодвинул к молодой женщине документы (свидетельство о рождении, справки о состоянии здоровья и прочее, прочее)…

– Формалисты! – взорвалась мамаша. Она порылась в сумочке, достала упаковку бумажных платков, сунула мужу, вытащила пачку Voga, из нее две сигареты, обе в рот, щелкнула зажигалкой и жадно затянулась.

– К вашему сведению, тому мальцу было четыре года и целых два месяца, так что никакого «формализма», в два счета оформили. И здесь не курят!

Женщина высвободила одну сигарету, загасила ее, кинула в урну, дымя оставшейся, победно возвестила:

– Очень даже все по вашим «Правилам»! У нас недостает двух месяцев, а от того мальца, о котором вспомнили, два месяца, что ему лишние, к нашим и приплюсовались. Не все ж кораблям и баркам плыть мимо.

– И дел-то, – встрял молодой мужчина, – отзвонить постоянным клиентам и показать товар лицом.

Было видно, как за окном поднялся ветер, подхватил человечка и сдвинул под проходившую машину. Машина резко вывернула и уткнулась в сугроб.

– Кстати, мы можем и деньги внести. Как бы за два месяца хранения.

Ни как приемщик, ни как заведующий, он не мог разобрать, кто из родителей – вот они оба перед ним высказался.

Тем временем молодая женщина достала пухлый кошелек, отсчитала сумму за хранение, сложила стопочкой. Заполнила под копирку бланк акта приемки-передачи, сверяясь с выставленной копией у кассового аппарата, подписала сама, протянула подписать мужчине и отдала в руки приемщику.

Тот автоматически черкнул подпись и, впервые со вниманием оглядев ребенка, притормозил:

– Керосиновая лампа – да! или серебряная мышеловка… но неговорящие дети – не товар! А ваш, простите…

– Да, Женька на двух языках… И что за уничижительные сравнения с керосиновой лампой, с …Господи, Женечка, что с тобой? Ответь, солнышко, ответь мамочке!

– Я писить хочу!

– Ну, знаете! Теперь это не наша забота. Я и деньги внесла.

– Девочка?!!– закричали приемщик (и заведующий). – Мы девочек не берем! Мы не берем девочек!

Но те, кому он кричал, давно покинули магазин. Не оставалось ничего делать, как показать ребенку, где можно пописить. Но вначале пришлось помогать. Снять с нее куртку, вязаную шапочку, позвонить жене. Их квартира была над магазином, и уже через пять минут жена появилась и отвела, наконец, девочку.

После отчаянного переполоха, «охов», «ахов», «пописить», «покакать», «есть ли мороженое?» «а ореховое есть?», «а дочка есть?», «и даже сыночка нет?», «одни мышеловки?» приемщик обшарил все на столе, потом в ящиках стола, сунулся в мусорную корзину, выудил со дна яркий прямоугольник, повертел в пальцах и решился. Набрал указанный номер телефона, представился, извинился и еще раз извинился,

– А вы точно знаете, что эта порода овчарок любит детей?

Все внимательно выслушал.

– А дети как воспринимают этих колли?

И опять внимательно выслушал.

– А тот щенок, что сегодня приносили, он мальчик или девочка?

И уже не дожидаясь ответа:

– А если с ним на итальянском языке?..

– …

– Так я завтра вас жду.

– !

– Вполне с вами согласен. И первым делом «Правила!» И менять, все менять, все… Время так бежит, что до четырех не досчитаешь, а уже пятьдесят!

– ?

– Аа… как мою дочку зовут? Женечкой. Хорошенькая… Она как родилась, сразу на двух языках заговорила. Знаете что, я решил: сам за щенком приеду. Сейчас и выезжаю…

Жила-была

Жила-была злая старуха. Приехала к ней внучка. «Буду, – говорит – учиться в университете, а у Вас столоваться и спать».

– Хорошо, внученька – ответила старуха, – раз тебе так удобно.

– А мне папа сказал, что вы злая, – удивилась девушка.

– Но не вредная!

На том и порешили тогда. Стали жить вместе.

День за днем, осень в разгаре, природа – в сон, а внучка влюбилась в сокурсника и позвала в гости. Пришел, цветы старухе принес, та их в хрустальную вазу поставила и стол украсила.

Когда гостя проводили, внучка давай старухе «спасибо» на «спасибо» нагораживать.

– А ведь говорили, что вы злая. Надо же… придумали!

– Злая точно, но не глупая. – Так за разговорами прибрались, и каждая своим делом занялась.

Прошло полгода, и сделал тот самый однокурсник старухиной внучке предложение. Свадьбу решили сыграть в конце лета, родителей, друзей созвать, а старуха посоветовала девушке, чтобы молодой человек к ним перебрался, для чего из большой комнаты перенесла свои вещи в маленькую – пусть не ютятся. Так и сладилось.

– Вон ты как помогаешь, даже в удобствах ущемила себя, за что же мой отец кроме как злой тебя другой и не помнит? – не выдержала внучка.

– Хорошо, что такой еще помнит, а не завистливой. А злость – это совсем про другое, мала еще. Вот когда любовь не просто постучится, а поселится в тебе, острые уголки обобьет, а гладкие местечки до дырочек протрет и вдруг отвернется. Тогда поговорим.

Впервые за долгое время показалось внучке, что и старуха была когда-то девчонкой. А тут за картошкой на рынок ехать, сессия через два дня и закрутилось, полетело… Обнялась с любимым – а лето в разгаре. Скоро свадьбу гулять.

Как-то получает девушка письмо из дома, отец удивляется, что старуха еще не выгнала молодых взашей и дочку их проституткой не обозвала, а жениха – совсем плохим словом.

Расплакалась от такой несправедливости внучка, показала отцово письмо и ждет объяснений. Рассмеялась старуха – не обращай внимания, путает твой папаша: я же не сумасшедшая, а просто злая. Успокоила, как могла девочку, а на следующий день подала документы на постоянную прописку родной кровиночке на своей площади.

Свадьбу сыграли, гостей много собралось. Пели, пили, добрые слова говорили, счастья от души желали. А вечером, когда радость и усталость разобрали свое заглянула внучка в комнату к бабуле пожелать доброй ночи и вдруг как расплачется:

– Люблю, – говорит девушка бабке, – люблю тебя старая…

– Не верю, – ответила ей злая старуха.

* * *

Об авторе: Федор Владимирович Гаврин – писатель, драматург, автор прозы для взрослых и сказок для детей.