"Информпространство", № 186-2014 Альманах-газета "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО" Copyright © 2014

Татьяна Анчугова

Время книг

Впечатления ранней юности. 40-е годы ХХ века

Люди моего поколения – это чтецы, книгочеи, книголюбы, книжники, книговеды – читающая публика ХХ века. Человек с книгой в руках.

Эстафету любви к книге передали мне родители. Они так преуспели в этом деле, что первую книжицу вручили мне в самом раннем возрасте – на первом году жизни. Правда, этому способствовали некоторые обстоятельства. Москва 1933 года представляла страшную картину. Сюда сбегался голодный люд с Украины и других областей. Нищета царила повсюду, в том числе и на Мясницкой (страшные подробности этих дней с упоминанием Мясницкой я вычитала из Дневников писательницы В. Малахеевой-Меерович. «Новый мир», 2011, №6). Здесь я начинала свою жизнь в коммуналке. В узенькой комнатке скудная обстановка, кое-какие пожитки. Даже нечем было занять ребенка: ни погремушек, ни игрушек, ничего детского. Вот и додумались дать в руки самое дорогое – книгу Гоголя «Мертвые души»: води, малютка, пальчиком по рисункам Боклевского. И водила, и к удивлению всех, первые слова, которые произнесла, были не «мама-папа», а «ЧИ-ЧИ-КОВ...ГОГОЛЬ».

Сознательное отношение к книге началось в знаменитый Пушкинский юбилей, который широко отмечался в стране, захватив всю детвору. Нас, пятилеток, одарили Пушкинскими сказками. Они шли в детском кукольном театре. Их образы возникали перед нами в парке «Сокольники» в виде ледяных скульптур (вспоминаются по сохранившейся фотографии). А дома – пушкинское лето: под чтение стихов малыши выкладывали картинки. Так запомнилась на всю жизнь «Сказка о царе Салтане». Помню прекрасные издания первых подаренных книг с красочными картинками: «Сказку о рыбаке и рыбке», «Стихи» с иллюстрациями Васнецова, Репина, Айвазовского. Все заучивалось само собой.

Сколько лет прошло, а мои, прошедшие школу Пушкина, умудренные книжками Маршака, Чуковского, Михалкова, Барто, любят вспоминать свою детскую литературу. Бывает, что на встречах старых друзей на склоне лет вдруг кто-то прочитает: «Мистер Твистер, бывший министер, / Мистер Твистер, миллионер, / Владелец заводов. газет, пароходов...» Стихи окажутся к месту, к размышлению о сегодняшних «героях». Я извлекаю из памяти стишки из книжки Маршака «Дом, который построил Джек». К сегодняшнему дню уместно прочитать:

...В свою первую библиотеку я записалась еще до школы. Помню себя маленькой девочкой, идущей по безлюдному М. Харитоньевскому переулку по направлению к Покровским воротам, к домику с вывеской «Детская библиотека им. Ф.М. Достоевского» (в названии отразилась давняя история отделения от ныне существующей Библиотеки им. Ф.М. Достоевского, о ней речь впереди). По условиям времени здесь нас ориентировали на революционную литературу. Были прочитаны: «Железный Феликс» и еще несколько книг о нем, «Мальчик из Уржума» (о Кирове), «Семья Ульяновых», «веча Скрябин» (о Молотове). Заучивались стишки «Климу Ворошилову письмо я написал» и т.п.

Но кем бы мы стали, если бы ограничивались только этим. Старейшая библиотека, к счастью, не дала окаменеть детским душам. Напротив, открыла свои книжные богатства для широких познаний, помогла выйти на большую читательскую дорогу. Спросите моих современников, кто посещал эту библиотеку в детстве (об этом мне много рассказывал известный москвовед В.Б. Муравьев), спросите, на каких книгах они росли, и вам ответят одно и то же, назовут одних и тех же авторов: Марк Твен, Жюль Верн, Гюго («Гаврош», «Козетта» из романа «Отверженные»), Майн Рид, А.Н. Толстой («Золотой ключик», позднее «Аэлита»). Ну, конечно, сказки Перро, Андерсена, братьев Гримм и русские народные сказки. Позднее: «Овод» Войнича, «Человек-амфибия» Беляева. Здесь нет ничего навязанного «сверху», обязательного. Все только от внутренней возрастной потребности, от увлечений, от мечты, от того чувства, которое отразил Мандельштам:

Война прервала нормальное течение жизни. Нас отправили в эвакуацию в Алтайский край, в глушь, где ни школы, ни книг. Нас приютил «Заезжий дом» вдали от населенных пунктов. Книги для меня исчезали как раз в тот период, когда «алкала пищи» детская любознательность. Лишения тех страшных лет ощущались очень остро. Не потому ли в более поздние времена, с большим опозданием, обида, неудовлетворенность выплеснулась в странную потребность покупать детские книги без всякой цели. Так, в 60-х – 70-х годах у меня собралась коллекция лучшей продукции издательств «Малыш» и «Детская литература». Не думала тогда, что станут раритетами, из-за того, что в наши дни издательство «Малыш» закрылось, а «Детская литература» ущемлена до крайности. Начало же этой коллекции положено выпуском Медсанпросвета в 1943 году: книжечка-буклетик «Игрушки» в назидание неряшливым детям куплена в аптеке на Кировском проезде. Сюда приходили дети за «Гематогеном», съедаемым вместо конфет. В один из дней вместо лакомства была куплена книжечка в 15 страничек с хорошими картинками и стихами. Единственная за весь военный и послевоенный период!

Восстановить прерванную нить общения с книгой чрезвычайно трудно. Нависла угроза вообще потерять вкус к чтению. Но выручили соседи по «коридорной системе». Среди них было немало заядлых книгочеев из прошлого. Потеряв все свое добро, они сохранили любимые книги. После смерти моей мамы, они особенно опекали меня: давали читать, что читали когда-то сами. Конечно, нигде, кроме нашего коридора, мне такой литературы не предложили бы. Журнал «Нива» разных дореволюционных лет. Сказки «Крошка Цехес» и «Повелитель блох» Гофмана, «Айвенго» Вальтера Скотта, «Серебряные коньки» (автора не помню), особая история с «Орлеанской девственницей» Вольтера: ее я сразу отвергла. Но полученная взамен «Орлеанская дева» Шиллера стала моей любимой книгой, особенно после прослушивания по радио одноименной оперы Чайковского. Может быть, кто-то из моих современников что-то слышал о романах Лидии Чарской «Записки институтки» и «Княжна Джаваха», которыми упивались бывшие гимназистки. Я их прочитала с таким же упоением. Еще я получила в подарок журнал для юношества «Задушевное слово», весь комплект за 1905 год. Все 900 страниц – интереснейшие тексты и иллюстрации (некоторые перерисовала в свой альбом). Так я прикоснулась к хорошей литературе, неугодной в советскую эпоху. Так началось мое движение к Серебряному веку, изучением которого занялась впоследствии.

В 13–14 лет я записалась в библиотеку учреждения МОСПО, где работал мой отец, расположенную в нашем дворе. МОСПО занимало два уникальных здания: особняк Лобановых-Ростовских (ныне это восстановленный реставраторами дворец) и дом в стиле модерн, построенный в 1897 году архитектором Кузнецовым. Можно представить, как приятно было испытать воздействие этого стиля, попадая в само здание и находясь в овальном помещении библиотеки, украшенном эллипсовидным окном. В ней еще сохранились фонды прошлого, наследства от богатой организации. здесь мы брали поистине бесценные «тома шекспирьи» и неподъемные «кирпичи» Гомера. Как «Одиссея», с золотым тиснением, с гравюрами дивной красоты, – больше таких изысканных книг я не видела.

Следующий этап моей книжной биографии – знаменитая «Тургеневка», в пяти минутах ходьбы от моего дома. Сейчас известны имена В.А. Морозовой (Хлудовой), архитектора Д.Н. Чичагова, чьими заботами в 1885 году была создана «Читальня им. И.С. Тургенева». Но тогда этих имен не знали, о создателях не вспоминали. Тем не менее, думаю, связь с их деяниями в подлинниках ощущалась острее, чем сейчас. Еще не выветрился дух старой Москвы. Стены, что называется, были «намолены». «Тургеневка» – пример того как передавались новым поколениям книжные традиции старой Москвы. Напомню...

...Той Москвы, в которой усилиями благотворителей было создано несколько бесплатных библиотек-читален. Той Москвы, где в частных домах существовали обширные собрания книг, что стало характерной приметой московского быта на весь ХХ век, а на бесценных книжных сокровищах вырастали европейски образованные креативные личности. Из этой когорты вышли высочайшей культуры творцы Серебряного века. Мне довелось приходить в дом Брюсова, когда он еще не имел статуса музея, и его обширная библиотека сохранялась во всей полноте. Я воочию увидела, как загромождали комнату высоченные стеллажи с книгами – фундамент феноменальной образованности писателя, подспорье его мыслительной работы, источник творческих увлечений.

Это явление – главенство книжных шкафов в доме, «захват» ими жизненного пространства – в гротескной форме изобразил Андрей Белый, имея в виду избыточно насыщенный книгами «кабинетик» отца (Н.В. Бугаева – знаменитого математика) и 20-томную библиотеку В.И. Танеева, для которой пришлось перестраивать дом. Сам писатель, говоря об истоках своего развития, с любовью отозвался о близлежащей к его дому «своей» бесплатной Читальне им. А.Н. Островского, где гимназистом «все свободное время просиживал, чтобы отдаться Шекспиру» («здесь был прочитан весь Шекспир»).

Нечто схожее я усматриваю со мной. Школьницей тоже просиживала все свободное время в «Тургеневке». Но не для чтения по школьной программе приходила сюда... В свободный полет! В иные сферы! Сначала, как у всех в юношеском возрасте, влекла романтика, фантастика, героика, в то же время – любовные романы, мистика. Да мало ли куда уводила книга!

Более всего я благодарна «Тургеневке» за то, что здесь, когда мне было необходимо, смогла пройти «курс самообразования» по музыкальному искусству. Дело в том, что, начиная с 8-го класса, я стала завзятой поклонницей оперы: вошла в мир Большого театра как раз в тот период, который называют «золотым веком оперы». А музыкального образования у меня – ни на грош. Вот и пришлось обратиться к книгам, извлекая из богатых фондов старинной читальни все об опере, об искусстве пения, о композиторах (несколько томов биографической литературы о Чайковском, включая три тома «переписки с Н.Ф. Фон Мекк», «Летопись жизни и творчества»), прекрасно изданные книги о певцах – Л. Собинове и А. Неждановой и т.п. – все было прочитано залпом для расширения кругозора.

А что касается пособий в помощь школе, то их находили отнюдь не на полке рекомендованной литературы. Из каталога выписала учебник по литературе, составленный Н.Ф. Саводником для дореволюционных гимназий. Он оказался намного интереснее наскучивших нам «толкований литературы». И преуспела в учебе, и полюбила литературу, благодаря тому, что готовила уроки «по Саводнику», скрывая от посторонних глаз. А имя автора раскрылось для меня в другом ракурсе через годы, когда я занялась творчеством Брюсова. Узнала, что он был однокашником Брюсова и его другом по гимназии. Увидела его портрет. Почувствовала связь времен.

«Тургеневку» вспоминают все, кто жил тогда в этих краях. В книгах здесь не было отказа: каждый находил свое. И многих книга вела по жизни, предопределяла интересы, путь к профессии. К тому же обслуживание (не хотелось бы употреблять это унизительное для библиотекаря слово, но другого не нашлось) нравилось всем: никакой волокиты, никаких предварительных заказов, книги выдавались быстро, не отходя от стойки. Сколько лет прошло, а я до сих пор помню милую женщину на контроле и двух библиотекарш. Помню их красивые лица с оттенком печали: ведь шел только второй и третий год после войны.

В 1972 году это здание безжалостно снесли, библиотека перестала существовать. Понятно, какой урон был нанесен распространению культуры и просвещения. Борьба за ее восстановление длилась почти 30 лет. Библиотека сейчас восстановлена и существует как одно из лучших культурных учреждений Москвы. Казалось бы, все хорошо: место удачное, в том же уголке Москвы, и дом старой архитектуры, и новое помещение неизмеримо просторнее, и самое передовое техническое оснащение на уровне ХХ века... И квалифицированные, преданные своему делу библиотекари... но разве можно забыть то историческое здание с барельефным портретом Тургенева на фасаде. Здесь кипела жизнь. Вся округа собиралась на встречи со знаменитыми писателями. Здесь выступал И. Эренбург. Часто устраивались диспуты по новым книгам... А высокий, просторный, с купеческим размахом зал, полный воздуха и света, оставлял ощущение простора, свободы и счастья.

Когда я попадаю в родные места на Чистопрудном бульваре, обязательно останавливаюсь у дома №23. Не за тем, чтобы прочитать надпись на мемориальной доске, что в этом доме жил и умер Сергей Эйзенштейн. Это я знаю с давних пор. Хочется поклониться «альма-матер» (не побоюсь этого слова) моей юности – библиотеке им. Ф.М. Достоевского.

К сожалению, об истории создания библиотеки в этом здании – аж в 1907 году – и об изменении ее статуса и названий я узнала довольно поздно в процессе преодоления идеологического беспамятства. Имя Достоевского присвоено в 1921 году в связи со 100-летней годовщиной со дня рождения писателя. Тогда же сюда был передан книжный фонд упраздненной Читальни им. Ф.М. Достоевского на Цветном бульваре. Книжное пополнение поступило сюда также от писателя Н.Д. Телешова: при переезде с Чистых прудов в дом на Покровском бульваре он подарил библиотеке часть своего собрания (сообщил В.Б. Муравьев – прим. автора).

...Хочется подольше постоять у старомосковсого дома, помечтать, повспоминать, глядя на большое, типа венецианского, окно. Поддаюсь соблазну, сквозь призму времени, заглянуть в «зазеркалье».

По ту сторону вижу себя семиклассницей за столиком, заваленным подшивками журнала «Огонек» прошлых лет. Конечно, это не тот «Огонек», каким он стал впоследствии. По условиям военного времени, при отсутствии надлежащей полиграфической базы он имел бледноватый, скорее суровый вид. Но, несмотря на непрезентабельность, «Огонек», как всегда, был любим основной массой читателей. И мое любимое занятие – сидеть у гигантского окна и часами рассматривать иллюстрации, репродукции картин, художественные фотографии, листая страницу за страницей, следить за культурной жизнью страны. Необыкновенная популярность «тусклого» «Огонька» тех лет объясняется, возможно, тем, что он был едва ли не единственным источником Визуальной информации, причем очень насыщенной и интересной. Современные пользователи интернета назовут это «каменным веком». Но не будем преувеличивать отсталость прошлых лет. Это было время книг, время сохранения культурных традиций.

О том, как разгорались книжные страсти в послевоенной Москве, свидетельствует один из мемуаристов: «1946 год. Нарушенная войной жизнь входила в свои обычные рамки. Трудились и учились. Тяга к знаниям охватила и старых, и молодых. Никогда еще книга не была так популярна. О книгах мечтали, за книгой охотились... встречи <писателей> с читателями превращались в настоящий праздник».

Молодежь, стремящаяся к знаниям, просиживала в читальных залах. А по воскресеньям «читалки» заполнялись до отказа и старыми, и молодыми. В зале Библиотеки им. Ф.М. Достоевского, таком же просторном и высоком, как в «Тургеневка», полном воздуха и света, когда бы я ни приходила, царила особая атмосфера. Незримая волна объединяла всех. Тишина создавала хороший настрой. А иначе быть не могло: ведь читатель, книгочей, чтец, всегда настроен на позитив.

Помимо читальни, в Библиотеке им. Ф.М. Достоевского книги выдавали на дом. Сколько же их было прочитано по рекомендации разных лиц по программе! Тогда вменялось в обязанность читать послевоенную прозу маститых писателей (так называемая «совписовская литература»). Ох, какие «кирпичи»! Их одолевали мои одноклассницы, как помню, на уроках, держа под партой, в нарушение дисциплины.. Учителя не посмели бы отобрать такой «посторонний предмет». Ведь это были романы лелеемых властью Бабаевского «Кавалер золотой звезды», Бубенова «Белая береза», пьесы четырежды награжденного Госпремиями Вирты, Павленко. Из всей обоймы нравился только роман Ажаева «Далеко от Москвы».

В то же время в библиотеке самый большой спрос был на зарубежную литературу, особенно французскую: на все романы Дюма; «Собор Парижской Богоматери» и «Отверженные» Гюго, «Милый друг» Мопассана, «Консуэлло» Жорж Санд. Зачитывались романами Сенкевича «Камо грядеши» и «Крестоносцы», «Спартаком» Джованьоли. Как воздух, был необходим роман «Овод» Э. Войнич. За этим охотились все. Существовала даже очередь! Да-да, в ОЧЕРЕДЬ! Не знаю, как в других библиотеках, а у нас записывались в очередь на очень востребованные книги в специальные тетрадки и ждали, когда их прочитает основная масса перед тобой.

Еще: в моде была «шпионская литература». На выбор влияло кино. Народ смотрел трофейные фильмы «В сетях шпионажа», «Мата Хари», «Газовый свет» и искал аналогичные книги. Довольствовались порой макулатурой типа давно забытого бестселлера – Марта Рише «Моя разведывательная работа». Из рук в руки передавалась книжонка Льва Шейнина «Записки следователя». Впоследствии с ужасом отвернулись от нее, узнав, кого автор выслеживал и отправлял в ГУЛАГ.

Удивительно, что все советские годы библиотеке удавалось удерживать имя Достоевского и выдавать его произведения, хотя сам Ленин клеймил его как «реакционного писателя». По-видимому, здесь существовал какой-то статус неприкосновенности и был ослаблен идеологический контроль. По крайней мере, я здесь получала все – и дозволенное, и полузакрытое.

Пробудилась тяга к дореволюционным изданиям: старая орфография придавала им особый аромат. В них искали чувственности, тонких ощущений. «Суламифь» и «Гранатовый браслет» Куприна зачитывались до дыр. Шла нарасхват затрепанная книга Ф. Сологуба «Навьи чары» с мистическим содержанием. Под руку попадался не лучший Бальмонт, забытый ныне Фруг, Игорь Северянин. А стихи Надсона переписывались от руки и хранились в наших тетрадках. В других местах этого не достать. Хотя все это было второстепенное. Главные имена Серебряного века были повсеместно под запретом, и возвращение их наступило нескоро.

Впрочем, имя Ахматовой стало широко известно после разгромного доклада Жданова и соответствующего постановления 1946 года. Но что бы ни говорил о ней Жданов (кстати, и о стихах Хазина), как бы ни порочил, ни хулил ее стихи, эффект был обратный. Мой возраст не воспринимал идеологический контекст. А вот цитируемые стихи завораживали, действовали на воображение. Сила поэтического воплощения была такова, что их не надо было даже заучивать, они остались в памяти навсегда:

Мне повезло: в библиотеках, носящих имена великих классиков, работали замечательные люди, хранящие верность подлинной литературе; их не собьешь с пути разными партийными указаниями. Но так было не везде. Я слышала, что в иных библиотеках хорошие книги выдавались «с нагрузкой». Например, возьмешь «Консуэло» Жорж Санд, а там вклейка: «Прочитай прежде советских авторов», – и предлагали «соцреализм».

В моем случае при всей беспечности и издержках незрелого возраста самостийное чтение вне правил, вне указаний свыше сыграло положительную, я бы сказала, оздоравливающую роль. В рамках жесткой системы только книга защищала от давлений «эпохи», давала возможность оставаться самим собой.

В завершение своих воспоминаний о Библиотеке им. Ф.М. Достоевского отмечу, что в 1949 году получила от нее бесценный подарок и храню до сих пор «Честь смолоду» Аркадия Первенцева о войне в перекличке с пушкинской темой чести смолоду. Это приз «за лучшие ответы» на пушкинскую анкету.

В 1949 году в связи со 150-летием Пушкина в библиотеке проводились разные мероприятия, в том числе среди читателей распространялась анкета-викторина на знание Пушкина. Проявить себя было нетрудно: Пушкина хорошо изучали в школе, и по радио постоянно звучали его произведения. В традицию Москвы уже тогда вошло чтение стихов у памятника Пушкину. И кто только здесь ни сливался с толпой, кто только ни останавливался из прохожих, ни выступал во славу Пушкина. А в праздничные дни вдоль Пушкинского бульвара тянулись выставки и «развалы» книг, и тоже было многолюдно. Кому как не москвичам, да еще читателям одной из лучших библиотек города, заявить о своих знаниях?

...Мое «лучшее» заключалось в том, что я не ограничилась простыми краткими ответами, а представила в них обширную информацию о влиянии Пушкина на русскую культуру. В этом мне помог мой «родной» Большой театр, в репертуаре которого всегда присутствовала пушкинская тема, еще более усиленная в Пушкинский праздник. В общей сложности здесь было поставлено 14 спектаклей на пушкинские сюжеты: 10 опер и 4 балета. Таков вклад в национальное культурное достояние.

В эти же дни в театре им. М.Н. Ермоловой с большим успехом шел спектакль «Пушкин» Глобы с артистом Якутом в главной роли. В финале он от имени умирающего Пушкина произносил монолог, обращенный к полкам с книгами, который заканчивал подлинными пушкинскими словами: «Прощайте, друзья!» Это еще один немаловажный штрих в нашем воспитании любви к книгам.

* * *

Об авторе: Татьяна Васильевна Анчугова – историк-москвовед, эссеист, культуролог.